– А ну-ка, Бейли, включите ацетиленовые лампы.
– Слушаю, сэр. – Ответ прозвучал так близко, что констебль чуть не подпрыгнул. По ту сторону полотна вновь вспыхнул свет, сопровождаемый на сей раз каким-то пронзительным шипением. В ветвях деревьев, окружающих кладбище, метались изломанные тени.
Раздались звуки, которых констебль ожидал с каким-то тошнотворным нетерпением. Скрип дерева по камню, за ним неровное шарканье и тяжелое прерывистое дыхание. Он откашлялся и исподтишка посмотрел на своего напарника.
Пространство за перегородкой вновь наполнилось невидимыми фигурами.
– Давайте-ка сюда. На козлы. Вот так. – Снова скрип дерева, затем все умолкло.
Констебль засунул руки глубоко в карманы и посмотрел наверх, где покачивались три ангела и уходил в небо шпиль церкви Святого Стефана. «На колокольне, должно быть, летучие мыши, – подумал он. – Чудно, что именно такие вещи приходят вдруг в голову». В анкретонском лесу заухала сова.
По ту сторону перегородки вновь началось движение.
– Если никто не возражает, я бы подождал снаружи, – раздался чей-то сдавленный голос. – Я никуда не уйду, вы можете позвать меня, если понадоблюсь.
– Да, конечно.
Откинулся полог, и на траву упал треугольник света. Какой-то мужчина сделал шаг вперед. На нем было тяжелое пальто, шея завернута шарфом, шляпа надвинута низко, закрывая лицо, но голос мужчины констебль узнал и неловко переступил с ноги на ногу.
– А, это вы, Брим, – сказал Томас Анкред. – Холодно-то как, а?
– Перед рассветом всегда особенно морозит, сэр.
Наверху ожили церковные часы и мелодично прозвонили два ночи.
– Не очень-то все это мне нравится, Брим.
– Да, сэр, унылое, должно быть, зрелище.
– Унылое – не то слово.
– И все же, сэр, – с некоторой поучительностью в голосе заметил Брим, – вот что я думаю: если разумно посмотреть на дело, эти несчастные останки – они что? Только людей пугать. Если позволите сказать, сэр, только кажется, что это ваш достопочтенный батюшка. Он отсюда далеко, где ему воздается по заслугам. А то, зачем вас сюда позвали, совершенно безобидное дело. Это, вы уж меня извините, не больше чем изношенное платье. Как нам всегда проповедуют в этой самой церкви.
– Да-да, пожалуй, – откликнулся Томас. – И все же… ладно, благодарю вас.
Он сделал несколько шагов в сторону, скрипя башмаками по гравию. Полицейский из Лондона повернулся и посмотрел ему вслед. Далеко Томас не отошел, оставаясь в пределах круга, очерченного дугой тусклого света. Он стоял, наклонив голову, в тени надгробия и, кажется, тер ладони.
«Замерз, бедняга, и изнервничался», – подумал Брим.