Это, конечно, совсем не устраивало Стырне и других чекистов. Спустя два дня, под их нажимом, Рейли отступил еще немного. Он признал, что приехал в СССР для установления связи с подпольной организацией (отрицать это было бы глупо), но сам по себе. «Я, — показал Рейли, — прибыл в Советскую Россию по собственной инициативе, узнав от Н. Н. Бунакова о существовании, по-видимому, действительно серьезной антисоветской группы. Антибольшевистским вопросом я усиленно занимался всегда и посвящал ему большую часть времени, энергии и личных средств. Касаясь личных средств, могу, например, указать, что савинковщина с 1920 по 1924 год обошлась мне по самому скромному расчету в 15–20 тысяч фунтов стерлингов».
Рейли также подтвердил, что всегда «владел информацией о внутренней ситуации в стране, получая ее из некоторых российских источников, а также от разведывательных служб Англии и Америки». То есть связей со спецслужбами он теперь не отрицал, но связей как бы неформальных — мол, получал от них информацию. А от кого получал? И с какой целью? Может быть, просто от знакомых. 13 октября Стырне заявил Рейли, что если тот не прекратит свою игру и не начнет давать следствию откровенные показания, то для него все может закончиться крайне серьезно.
Но чего же хотели услышать чекисты от него? Во-первых, информацию о высокопоставленных лицах в Англии и Америке, с которыми он лично знаком. Во-вторых, данные о связях британской и американской разведок с центрами белой эмиграции.
Однако Рейли отказался. Он объяснил это тем, что не может предоставить требуемую от него «полную, точную и детальную информацию», не компрометируя себя и других. «Я не могу на это пойти», — прямо заявил он. Он предложил свой вариант: его выпускают из Советского Союза, а он становится кем-то вроде «советского агента влияния» на Западе. Рейли обещал в этом случае повлиять на эмигрантские организации — с целью убедить их отказаться от подрывной работы в СССР. А также использовать свои связи в политических и деловых кругах и всячески пропагандировать в них идею сотрудничества с советским правительством.
«Охотно признаю, что практика моей семилетней борьбы против Советской власти, а в особенности моя последняя попытка доказали мне, что все те методы, которые применялись и мною, и моими единомышленниками, не привели к цели и поэтому в корне были нецелесообразны», — признал он надопросе.
Еще на шаг назад Рейли отступил 17 октября, предложив чекистам новую идею: он становится «неофициальным посредником» между советским правительством и политическими и деловыми кругами Запада. Более того, писал Рейли, он даже рад отойти от деятельности, которая в последние несколько лет не дала ему ничего, кроме разочарований и неприятностей. «Мой последний опыте “Трестом” до конца убедил меня в бесполезности и нецелесообразности искания какой бы то ни было опоры для антисоветской борьбы как в русских, так и в эмиграционных организациях, — отмечал он в письме к Стырне. — Во мне сложилось довольно сильное впечатление о прочности Советской власти. Поэтому мне приходится смотреть на всю интервенционную политику (какого бы то ни было рода) как на нецелесообразную». Вообще-то, замечал Рейли, он уверен, что в исторической перспективе большевизм обречен на поражение. Но в настоящее время он считает, что попытки его силового свержения ни к чему не приведут.