— Ты Залесье без войска оставляешь — на что здесь князья? Глебушку, кстати, возьми с собой, показать надо отроку святыни, Софию, Печеры. Пусть смолоду разные места посмотрит. Ты-то вон, до Иерусалима хаживал. А насчёт тревоги… Откуда? Новогородцы до весны кору едят, у булгар смута от безденежья, кыпчаки мимо Боняка не пройдут. Остальное — в воле божьей. С этим войском или князем не совладать. У иконы своей поспрашивай, а я свою «Исполнение желаний» потревожу.
Возникновение Всеволжска, моя политика «железного занавеса», хорошо прикрывало восточные границы Залесья. Лесных немирных племён можно было не опасаться. «Гаремное зеркало» оказалось эффективной диверсией: Волжская Булгария влетела в кризис. Мой бывший пленник и воспитанник Алу обеспечивал мирные отношения с главной силой в близкой части Степи — со старым Боняком.
Но главное условие для такого расширения состава участников похода: отсутствие в живых Калауза. Пока тот сидел в Рязани, Боголюбский должен был ожидать в любой момент удара из-за Оки.
Андрей отказывался, я настаивал. Он приводил аргументы — я их опровергал. Постепенно до меня дошло: причины вообще не в логике, не в реале. Причина в нём самом, в его личном виртуале.
Заниматься психотерапевтизмом по телеграфу… Мне в первой жизни доводилось изображать из себя разного рода «службу поддержки» или «телефон доверия». Но по телеграфу…
— Андрей, ты боишься.
— Нет! Просто не хочу.
— Не хочешь, потому что боишься. Страшишься увидеть места, которые напомнят тебе былое. Твои ошибки, неудачи прошедших лет. Это — твой страх. Победить его можно только придя на те же места. Придя победителем. Посмотреть новыми глазами. Не сделаешь — так и будешь мучиться. Всю жизнь.
Он молчал три дня. И три ночи. Днями строил бояр, ночами молился перед чудотворной. Неудивительно, что его вторая жена постоянно чувствовала себя брошенной.
На четвёртый день принесли короткую, в одно слово, телеграмму: «Иду». Тогда сдвинулся и я.
Был у нас разговор. Уже в Киеве. О его страхах. Слово… неточное. Правильнее: чувство вины, неотомщенные оскорбления… Муки совести. Боль гордости. Стыд от себя самого.
Закономерно: меня мой «испанский стыд» погнал в экстенсивный путь, его личный — в закукливание.