Кто убил? Подозрение падает на бывшую квартирантку. И, наверное, это связано с потерянной запиской.
Еще и еще раз осматриваем квартиру, ищем свежие следы.
У самой двери на стенке отпечатки чьей-то ладони. След оказался пригодным для идентификации. На полу в крови отпечатки каблука женской туфли. С набойкой…
— Значит, она! Одна и та же женщина была здесь и в селе Дубки при покушении на шофера Гулько, — пришел я к выводу.
— Следовательно, два преступника нам уже известны: военный с бородой и женщина в маске, очевидно, жена или сожительница, — уверенно произнес Виктор Михайлович. — Кто же еще?
— А может, их только двое? — вмешался в наш разговор Климович из опергруппы.
— Не может быть, — возразил я. — Вдвоем погрузить на машину сейф трудно. К тому же не единожды…
— А шофер? Машиной кто управлял? — подключился к нам молодой член опергруппы Жбанов.
— Вести машину мог тот же военный, — объяснил я товарищам. — Ведь он приезжал на квартиру Заскоки мотоциклом, не исключено, что и машину он умеет водить.
Заканчивая осмотр квартиры Заскоки, мы обнаружили и тут следы наркотиков, а в соломе на земляном полу было полно колючек чертополоха — вот откуда они попали и в магазин.
Теперь нам остается одно: как можно быстрее найти и задержать преступников.
…В прокуратуру я возвратился поздно. У дверей кабинета Ивана Михайловича сидели двое: белобрысый мужчина и худенькая женщина с ребенком на руках. Как только я стал открывать кабинет, женщина вскочила.
— Мы к вам, — начала она нерешительно. — Примите, пожалуйста. Мы вас ждем целый день… Очень важное дело…
Я пригласил их в кабинет, предложил сесть и подошел к столу. На столе лежала записка. Иван Михайлович писал о том, что его забрала машина скорой помощи в больницу.
На руках у женщины заплакал ребенок. Пока она его успокаивала, я пристально изучал их.
Мужчина лет тридцати, ладно скроен, но какой-то растрепа: лохматый, заросший, на ногах у него запыленные кирзовые сапоги, одет в гимнастерку и галифе не по его росту.
«Неужели… тот бандит… Сам пришел с повинной?» — мелькнула мысль в голове, и я уже не спускал с него глаз.
Тем временем женщина успокоила ребенка и, обратившись ко мне, указала рукой на мужчину:
— Это мой, нашла на свою голову… Умом слаб. Занимает его у дружков своих, черт бы их побрал. Бандюги! Из-за них опозорил меня и весь наш род.
Женщина сделала небольшую паузу, вытерла носовым платком слезы и продолжила:
— Когда узнала такое, хотела руки на себя наложить, да дитя пожалела, как ему без матери-то…
Ребенок вдруг шевельнулся на ее руках, она быстрым движением вложила соску ему в рот, а затем повернулась к мужу.