В катехизисе, в христианском опыте эти элементарные потребности, сводимые к понятию «счастье», называются «вера», «любовь» и «надежда». Это три богословские добродетели, три свойства Бога, три Лика Бога, три Ипостаси Троицы: Отец, Сын и Святой Дух. Поскольку мы созданы по образу и подобию Божию, то, несмотря на все наше зло и возможное предательство, в нас заложены потребность в истине, потребность в благе и потребность в красоте. Итак, вот первое, о чем нужно сказать: если воспитание – введение в реальность, то воспитывать – значит по мере взросления ребенка помогать ему удовлетворять эти его потребности, осознавать их и проверять в жизни. Мы делаем это все, и ежедневно.
Это я и имел в виду, когда говорил, что необходимо вновь и вновь повторять то, что, как нам кажется, мы уже знаем. О наиболее очевидных вещах приходится напоминать чаще всего, особенно в нашем мире, где правят упорядоченность, системность и научная определенность. Мы должны напоминать друг другу о том, какими мы созданы, какими созданы наши дети. Об этом говорил и Папа в выступлении, посвященном воспитанию.
Он указывал на то, что наши дети приходят в мир такими же, какими пришли в мир мы, наши деды, наши прадеды, Адам и Ева, сто лет назад, тысячу лет назад[40]. Они рождаются точь-в-точь такими, какими должны быть, то есть с сердцем, созданным для счастья. Воспитание служит для того, чтобы ввести их в реальность, помочь им идти по жизни с уверенностью, чтобы они не скрывали своего сердца, принимали всерьез его и то желание счастья, которое его определяет и которое, скажем прямо, слишком часто предается забвению и изгнанию и культурой, и окружающим нас миром.
Вторая предпосылка воспитания. Невозможно утверждать реальность, не утверждая ее смысл[41] Прочитаю фрагмент письма, которое одна школьница написала своему преподавателю. «В эти дни я как никогда сильно ощущаю, что живу пассивно (каждый может подумать о своих учениках, о своих детях, потому что слова этой шестнадцатилетней девочки описывают ровным счетом то же сознание, ту же драму, которую переживает каждый из нас). И поэтому я уже как будто мертва, а умирать – последнее мое желание. Если говорить честно, такую пустоту, такое чувство бесполезности, ощущение себя как человека, который существует только потому, что родился, я впервые пережила уже два года назад. Но, как часто происходит, эта горечь жила во мне совсем недолго, а потом я вновь вернулась к нормальной жизни, делая вид, что все в порядке. Но дело в том, что теперь я устала постоянно откладывать проблему на завтра; я хочу всерьез принять то, что я вижу, и не важно, что это принесет мне страдания. Я убеждена: удовлетворение, и мир, и радость, которые я испытаю, когда найду то, что ищу, будут гораздо больше. Я чувствую себя достаточно взрослой, чтобы встретиться лицом к лицу с реальностью, какой бы трудной она ни была. Когда я говорю об этом с людьми, которые окружают меня: с моими друзьями, родителями, другими взрослыми – в большинстве случаев они не понимают меня. Говорят, что мне не на что жаловаться, поскольку у меня все есть: я любима, хорошо учусь, мне дано все необходимое. Столько глупостей приходится слышать! И, что самое ужасное, я поддалась, меня заставили поверить, что эта проблема касается только меня и мои сегодняшние переживания лишь следствие моих комплексов. Напротив, я думаю, что в глубине и они (то есть взрослые, мы) чувствуют себя так же, как я, но они слишком трусливы, чтобы это признать, и сдались прежде, чем что-то сделать. Они продолжают вести свою пустую жизнь и даже не пытаются что-либо предпринять… У тебя могут быть деньги, слава, успех, но счастье – то единственное, что способно сделать тебя живым, – так трудно достижимо». В конце она пишет слова, в которых уже видится возможное решение, возможный путь. Обращаясь к своему преподавателю, она говорит: «Меня поразило, что в юности ты чувствовал себя так же, как и я, потому что я впервые ощутила себя понятой и вообще нормальным человеком. А ведь я уже думала, что сошла с ума».