Разведчики добывали сведения о противнике, иногда притаскивали «языка». Пленные показывали, что от плацдарма отведены войска, штурмовавшие в первые дни, а на их место пришли свежие части с южного побережья и от Сиваша.
Этой же ночью, после того как утихла стрельба, Гладышев прислал красноармейцев за газетами, привезенными Шалуновым для дивизии. Вместе с ним пошел Букреев, решивший проведать Таню.
Отделившись от красноармейцев, Букреев повернул к школе, где находился госпиталь. Он нашел Таню радостной и возбужденной.
— Жаль, что темно, Николай Александрович, — сказала она, пожимая ему руку, — я прочитала бы вам, что пишет мой Анатолий. Он, оказывается, умеет писать чудесные письма.
Бумага шелестела в ее руках. Белое пятно то шевелилось у ее коленей, то вспархивало как голубь, повыше. Они сидели на камнях. Сырые облака напоминали им их первое становище на Таманском полуострове, возле Соленого озера. Букрееву хотелось о многом поговорить, рассказать о письмах жены, многим поделиться. Но он молчал и видел только этот порхающий лист, светлые глаза своей собеседницы, поблескивающие даже сейчас, в темноте.
Она перестала говорить о Курасове, о себе и, приблизившись к нему, тихо произнесла:
— Я так счастлива за вас, Николай Александрович!
— Вы… насчет награды?
— Нет, нет. То мы уже пережили, порадовались. Я говорю о вашей семье. Она в Геленджике. Совсем близко отсюда. Анатолий и об этом мне написал.
— Да, Таня. Они уже в Геленджике. Сегодня я получил от жены два письма: одно еще из Самарканда, а второе, привезенное Шалуновым, уже из Геленджика. Такие случаи могут быть только в нашем положении.
— Действительно, наше положение… — сказала она задумчиво.
— Вы что-то вспомнили?
Таня приблизила к нему свое лицо, и теперь были видны ее глаза и губы и ощущалась теплота ее дыхания.
— Когда ранили Горленко и я тогда, помните, прибежала к нему, он вспомнил нашу первую встречу в Новороссийске. Тогда дул страшный норд-ост. Тогда еще дрались в Севастополе, но здесь, где мы сейчас, стояли враги. И знаете, что еще он сказал мне: «Я подарю тебе, Таня, игрушку. Сам вылеплю ее из синей глины. На нее будут смотреть люди и никогда не захотят войны…»
— Что же за игрушка?
— Не знаю, не объяснил. Игрушка из синей глины. Игрушка… — задумчиво протянула Таня. — Кто же ею будет забавляться?.. Сколько лет вашей старшей дочери?
— Через восемь лет ей будет столько же, сколько сейчас вам.
— Пусть она не будет похожа на меня…
— Почему?
— Пусть не придется ей воевать. Очень тяжело.
Слева поднялись ракеты, осветили серые рваные края облаков, цеплявшиеся за крутые обрывы, где прятались в траншеях стрелки Рыбалко, пулеметчики Степняка.