Степанов, поджидавший Букреева на командном пункте, гостеприимно подвел его к столу, где был приготовлен чай. Куприенко налил кружки.
— Тебя, Букреев, наш полковник назвал однажды полпредом фортификации у моряков, — сказал Степанов, грея руки о кружку и посматривая на гостя своими умными глазами.
— Неожиданный титул.
— А получилось так. — Степанов очень осторожно, не роняя крошек, разломил пышку. — У всех твоих связных в первые дни мы только и слышали: «фортификация». «Как дела?» — спрашиваем. «Идет фортификация». Мы тогда еще стали с вами соревноваться. Заметил, каких я фортов и фортелей понаделал?
Букреев прихлебывал чай и наблюдал за постаревшим лицом майора, за его неторопливыми движениями. Эту неторопливость он замечал везде. Люди старались делать меньше движений, чтобы не растрачивать силы.
— Я боюсь одного слова, которым напугал меня ваш доктор, — сказал Букреев.
— Чем же это мог напугать такого смельчака наш тихонький доктор?
— Одним страшным словом — «безразличие».
— А-а-а, — протянул Степанов, — его теория…
— Я опасаюсь этого проклятого слова «безразличие»… Сегодня просыпаюсь, сидит дежурный лейтенант. Такие, бывало, коленца откалывал, удержу не было! Молодой парень, комсомолец. А глянул на него сейчас, тяжело на душе стало — так изменился. У него даже своя теория неожиданно появилась: морская пехота не может пребывать долго в бездействии, должна жить на порыве, на нерве…
Почти полтора часа беседовали Степанов и Букреев. Трехнедельное сидение на плацдарме объединило их мысли, сблизило их. Степанов рассказал, что маршал Ворошилов, прибывший на Керченский плацдарм, на одном из совещаний назвал их операцию эпопеей. Итак, их непрерывная боевая страда, такая будничная и невеселая, названа эпопеей.
— Так что нужно держаться и не подвести, — сказал Степанов. — Для врага мы бельмо на глазу и «непонятное явление». Вчера прихватила наша разведка двух пленных. Один из них — небольшой офицерик из Бранденбурга, с образованием. Он прямо показал на допросе, что наш плацдарм — непонятное для них явление и заставляет их много думать. Буквально так сказал: «заставляет много думать».
— Пусть думают. Им это полезно.
— Показал также, что подтягиваются еще силы. Нас крепко обвязывают. Хотят сделать, как они выражаются, мышеловку. Даже не котел, а мышеловку. Это уже от злости… Ты собираешься уходить? Извини, что попотчевали так слабовато. Мой Куприенко, кажется, буквально из-под земли может все достать, и то последние дни оплошал.
— Под землей ничего нема, товарищ майор, — сказал Куприенко, — все выкопали, до последнего буряка.