Степанов, не дождавшись ответного слова собеседника, замолчал. Бесшумно приблизился Манжула. Он остановился в двух шагах от офицеров.
— Что-нибудь годится, Манжула?
— Шлюпки пойдут, товарищ майор.
— Баркас?
— Баркас подремонтировать надо, товарищ капитан, а то дырявый. До Тамани не дотянет.
— А бочки?
— На них можно попробовать. Посуда устойчивая.
— Ладно, — сказал Степанов.
Майор попрощался, подозвал Куприенко, работавшего вместе с красноармейцами, и пошел вверх над дворами.
Осмотрев перерезы, Букреев возвратился на свой командный пункт, думая застать Батракова. Но его не было.
Приближались бомбардировщики, налетавшие сегодня пятый раз. Ровный гул моторов как бы проник в самое сердце Букреева как новое тягостное предупреждение. Бомбардировщики заходили от Митридата, по другому курсу. Все ближе раздавался их тяжелый рокот. В амбразуру были видны яркие, остро отточенные иглы трасс. Пулеметы открыли огонь по самолетам с новых, береговых позиций.
Взрыв. Кубрик тряхнуло. В амбразуру как будто кто-то дунул огромным мехом. Хлопнула и зазвенела дверь. На пол слетели телефонные аппараты, коптилка.
Дежурный, бывалый мичман, отброшенный взрывом к Букрееву, ударил его всей тяжестью своего тела и, видимо, инстинктивно, чтобы за что-нибудь удержаться, схватил его руками у пояса.
Снова взрыв и вихрь. В голове Букреева шумело, и темнота наполнилась едкой гарью.
Надо было скорее зажечь огонь и рассеять этот могильный мрак. Надо проверить проводку, поднять телефонные аппараты.
— Давайте скорее, черт вас забери! — заорал Букреев, отдирая от себя руки мичмана.
Мичман пополз по полу, поднял аппарат, и в его пальцах запрыгал огонек спички.
— Кажется, пронесло, — сказал мичман. — Бетон лопнул, смотрите…
— Соединитесь с подразделением…
Квадраты их «Малой земли» были расчерчены просто чутьем, и Букреев мог почти безошибочно по звуку определять места поражений. «Юнкерсы» повесили «лампы» и сбросили с прицельной высоты бомбы на командный пункт и на поселок. В сторону расположения армейской пехоты связь оборвалась. Манжула, захваченный взрывом на НП, стоял у стенки, пошатываясь и вытирая рот ладонью.
— Ты ранен, Манжула?
— Ничего, ничего, товарищ капитан, — сказал ординарец. — Я выйду дыхну. Можно?
— Выйди, выйди…
Манжула повернулся, шагнул к двери, лязгнул засовом.
Свежий, холодный воздух ворвался в блокгауз.
И в это время Букреев увидел у дверей силуэт комиссара, автомат, приложенный к груди, и глубоко надвинутую фуражку. Он стоял, прислонившись к двери, какой-то неестественно маленький, с темными впадинами глазниц. На Букреева смотрели два внимательных, настороженных глаза. И вот не только по внешнему его виду, но и по ощущению страшной тоски, сжавшей сердце, Букреев понял все.