— Чего мальчонка к столу не идет? — спросил Горбань. — Зову его, зову… Дичок совсем…
— Не пойдет, — ответил старик. — Мальчишка уже большой, стыдится. Без штанов он. Одна рубаха, да и та светит, как сетка-наметка.
Старик, поблагодарив еще раз «за чай-сахар», степенно направился к своему месту под акацией. Батраков встал и, поманив Горбаня, пошел с ним в хату. Вскоре оттуда долетели голоса Батракова и его адъютанта, разговаривавших в повышенном тоне.
Батраков, выйдя на крыльцо, позвал старика.
— Опять душа открылась у комиссара, — заметил Рыбалко, — ишь як до старика нахилився.
Замполит в чем-то убеждал старика. Тот отнекивался, и доносились его: «Ни-ни». Потом старик прокричал в хату: «Трошка, возьми!» Трошка вышел. В руках он держал синие шаровары Батракова. У мальчишки было сияющее, но испуганное лицо. Горбань рассерженно подтолкнул мальчишку под бок. Батраков сказал с укоризной:
— Ты, Сашка… чтобы больше не было…
— Последние штаны, товарищ комиссар! — буркнул Горбань. — Да и велики они на мальчонку. По голову в них влезет.
— Перешьют. Не будь дядькой Гринева.
Горбань был сбит с толку непонятным укором:
— Каким дядькой?
— «Капитанскую дочку» читал?
— Читал. Но где ж там, товарищ комиссар?
— Заячий тулупчик помнишь? Савельича-дядьку?
— А-а-а! — Горбань заулыбался. — Штаны еще совсем новые. Я бы мог свои отдать, краснофлотские…
— Перестань, добряк Иванович. Знаю тебя.
Минуту все молча прихлебывали чай. Батраков поглаживал выгоревшие волосы мальчишки.
— Я в ямке пересилив, — тихо сказал мальчишка. — А мамку угналы.
— А знаешь, куда угнали?
— В Германию, — строго ответил мальчишка.
— Вот ты, Горбань, Сашка, черт твоей душе! Лучше бы вот такие дела матросам рассказывал. А то штаны, штаны… Курилов, — Батраков обратился к комсоргу, — сегодня же собери комсомольцев. В ротах расскажите о зверствах немцев на Тамани… И вот такие примеры имей в виду.
— Есть провести собрание, — ответил Курилов.
— У меня сынок помер, — сказал Батраков, ни к кому не обращаясь. — Доголодался в Ленинграде до дистрофии и в Кировской области не оправился.
— Дистрофия? — Рыбалко наморщил смуглый лоб. — Ей-бо, не чув такой хворобы.
— Дистрофия. — Батраков страдальчески искривил губы. — Да… Вот если еще раз доведется встретиться с гитлеровцами, буду молотить их за одно это слово.
— До немца рукой подать, — сказал Баштовой.
Батраков встал, отряхнулся:
— Что же, Николай Александрович, пойдем к ребятам.
— Сегодня надо поразмять их, позаниматься, — сказал Букреев, — чтобы от такой ночевки не простудились.
По дороге к батальону Букреев рассказал о своей беседе с майором Степановым.