А народу-то нагнали! Помимо главных. Остальные — массовка. В бородах, тулупах. У половины в руках — такие здоровые палки. Выше их ростом. Несут вертикально. На верхнем конце — хрень какая-то вроде сильно вытянутого листа кленового. Пониже — поперечная перекладина. Посохи, что ли? Кресты? Католики? Японские монахи? Или «шаолинь» какой?
По уровню исторического маразма — нашим до Голливуда ещё далеко. Наполеоновские пушки в полчищах Чингисхана — пока не наше. Но — процесс идёт, «пипл хавает».
Мужик в чёрном вышел вперёд, достал откуда-то (из рукава, что ли?) какую-то бумажку и начал читать. Хорошо поставленным голосом. Прям — чтец-декламатор. Но — ни слова не понятно.
«И бита смысла не сказал».
Да и вообще, всё надоело. Хотелось кушать, замёрзли руки и ноги, уши, лицо вообще. Коленей я уже не чувствовал. Ещё было интересно: откуда они снимают. Камер-то не видно. Но главное — скорее бы оно закончилось. Поскольку снова начало мутить.
Я, видимо, отвлёкся, поскольку пропустил момент появления у чёрного декламатора оппонента. Монолог трансформировался в диалог.
Один из моих сотоварищей по насильственному коленопреклонению, с другого края ряда, вдруг начал возражать. Громко, активно и, я бы сказал, судя по интонациям, нелицеприятно.
Типа: «а пошёл бы ты… за веру, за царя, за отечество и за ещё дальше».
Понять из его реплик я не мог ни слова. Это неважно: всё равно озвучивать в студии будут. Но сотоварищи мои по стоянию на коленях — возбудились. Видимо — по сценарию. И, кажется, массовка, что стояла с другой стороны, тоже решила отработать своё.
Оттуда донёсся крик. Женский. Потом он перешёл в многоголосый вой. Тон все повышался. Вот он, тот звук, который я принял за вой разгоняющейся дизельной турбинки.
Я тоже занервничал. Мне, конечно, все пофиг. Но если я им кадр испорчу, то будут делать дубль. А оно мне надо? На таком-то морозе… Ломать ребятам работу… Нехорошо это. Но сценария-то я не знаю, может, мне тоже надо чего-то изобразить? Скажем, протест широких народных масс против введения лицензий санэпидстанции на стрелецкую торговлю пирожками с тухлой зайчатиной?
Пока я во всей этой суете и холодрыге медленно соображал, ситуация изменилась.
Со стороны мужика на белой лошади набежала его свита. И начала бить всех, кого ни попадя по чём ни попало. Своими посохами-тяжеловесами. А связанному, полуодетому, замёрзшему, недавно битому… Много ли надо? Да ещё и мутит. Все снова улеглись обратно на лёд. Я — в числе первых.
Хотя нет, не все. Тот мужик, который первым начал кричать, рванул вперёд. За ним мерно потопали двое обтулупленных.