Всеволод Алферов
Конец гнева
Начало гнева — безумство,
а конец его — раскаяние.
Арабская пословица
«Ах ты ж, сучий сын! — подумал Блазей Штех. — И не боится же гнать по мокрой трассе, как сумасшедший».
Ухабы, трещины, а вместо асфальта — слегка прихваченная морозцем грязь. Но это и понятно, отчего так гонит: шоссе на Нижанков — как длинный черный язык: до края холмов. А дальше… дальше, черт возьми, граница. И все, гудбай, преступник!
Штех выругался.
Свет быстро угасал, на лобовом стекле выступили белые капли. Испарина. Испарения железа, пот машины — так решил Блаз. Ладони его на баранке окоченели.
Да с самого начала было ясно, что дурная затея! Сколько продолжается гребаная погоня, почти двое суток? Больше? Алица возмутилась бы, что не предупредил — и Штех по привычке начал мысленно браниться с женой. Потом сообразил. Еще раз выругался.
Чертов ноябрь.
И чертов убийца!
Прежде чем выехать, Блазей звонил в полицию: он знал, что с отрывом в полсуток за ним следует опергруппа — или как там у них называется? — а на границе действует план «Перехват». Дело жены стало резонансным, и он не выключал приемник: вдруг скажет, что убийцу уже схватили на границе? Радио еще иногда потрескивало, но реже и реже, в последний раз динамик выплюнул кусок хрипа, когда он проезжал барахолку в Волице.
«Мотель». «24/7». «Туалет/душ/ночлег». «Кофе/чай». «Мотель».
Вывеска мигала и показывала эффекты, а может, это ветер играл с нею, сотрясая хлипкий забор. В груди кололо, словно кто-то пытался сшить Штеха изнутри — пожалуй, это покалывание и заставило Блаза свернуть.
Нет, не усталость.
И не желание узнать, проезжал ли здесь убийца.