Все плохо там в конце.
Но что-то же делать надо! Если он просидит так до утра, с закрытыми глазами, и не свихнется раньше, вслушиваясь в каждый шорох — рассеется ли морок с рассветом? Что-то подсказывало Блазу: ночь будет длиться столько, сколько нужно.
Пока отвратительный балаган не отыграет всю программу.
Всю программу он, может, пока и не представлял, зато сразу понял, что началось второе действие.
Вернее, поначалу-то он ничего не понял. Лишь почувствовал: что-то изменилось. Потом сообразил, что уже минуту или вроде того отчетливо слышит треск сломанного телевизора — а вот вода течь перестала. Против воли Штех все же разлепил веки. Кое-как поднялся.
Кран в самом деле притих: Блаз видел его даже из комнаты, через дверной проем, наискось. И раковина блестела эмалью, никаких алых потеков. Что это, привиделось? Штех переступил с ноги на ногу.
Облизнул пересохшие губы.
И лишь тогда заметил, что всю его поклажу перерыли.
Блаз не брал с собой много. Не думал, что едет надолго, да и некогда было собираться: кое-какие вещи (первое, что попалось под руку), телефон (без зарядки уже скоро сдохнет), бутылку (не сейчас, не за рулем, но после — он обязательно отметит!). Все уместилось в небольшую спортивную сумку, которую Штех бросил в углу.
Теперь та валялась выпотрошенная и перевернутая. Точно зверек, над которым поиздевались, а после убили.
Зеленый свитер отшвырнули на пол. Рубашку бросили еще дальше — та перелетела кровать и свесилась, зацепившись рукавом за спинку. Кто-то очень недоверчивый, подозревая, что Блаз может спрятать что под одеялом, перевернул постель, не поленившись даже содрать простыню.
И хуже всего — запах коньяка.
Пьяные потеки на одежде, на постели, на стенах: словно кто-то размахивал бутылкой, чтобы пойло скорей вылилось, а после бросил посудину возле комка одеял.
Кто? Зачем?
Невольно Блаз поймал себя на мысли, что выпотрошенная сумка, дурацкий обыск — это же так просто, привычно. Почти родное. Земное. Даже то, что незнакомец, не найдя искомого, пришел в ярость.
Все лучше телевизора, который сам включается, и крана, который сам выключается.
Телевизор, к слову, еще работал. Сквозь шум помех чудились обрывки разговора, нет, спора с криком и руганью. Штех не вслушивался: осторожно переступая меж вещами, он приблизился к сброшенному с кровати белью. Только теперь он углядел, что одеяла не просто скомканы в беспорядке.
Тело сделалось ватным, а в ушах гудело.
Их выложили в форме человеческой фигуры. Женской фигуры. Одеяла, подушки, веселенькое покрывальце, рубашки — в ход пошло все: их скатали и заботливо разложили, напоследок укрыв и подоткнув простыней.