– В основном форт Худ, форт Кэмпбелл. Затем тренировка в Северной Каролине, в Джорджии, но ты, наверное, имеешь в виду, где я дислоцировался. В Афганистане, причем дважды.
Окно Кола было треснуто, но он опустил его ниже. Нижние края лобового стекла начали запотевать.
Я хотела, чтобы он продолжал говорить, но не знала, о чем спросить.
– На что была похожа служба в морской пехоте? – в конце концов произнесла я. Я была готова к тому, что он просто огрызнется в ответ. Я почти этого ожидала, но Кол лишь задумчиво поджал губы и щелкнул костяшкой указательного пальца. У меня было ощущение, что пульс Кола в состоянии покоя никогда не поднимался выше шестидесяти ударов в минуту.
– Никто никогда не спрашивал меня об этом раньше, – ответил он.
– Гм, что-то не верится. Ты разве не был женат?
Вопрос прозвучал невероятно наивно. Я бы его не задавала, но было уже поздно.
На губах Кола появилась легкая улыбка, похожая на полумесяц. Он едва заметно покачал головой.
– Я бы предпочел говорить об Афганистане, – сказал он. – Там царила какая-то странная смесь рутины и полного безумия. Это трудно объяснить тому, кто там не был. Я знаю, звучит странно, но в каком-то смысле я скучаю по той жизни. Не в том смысле, что я хочу вернуться. Правда, я не хотел бы… То есть у меня теперь есть Оливия, но жизнь в Афганистане простая. Ты выживаешь. Ты выполняешь приказы. Один день, затем следующий день, затем следующий. Ты просто делаешь свою работу. Это во многих отношениях намного проще, чем гражданская жизнь. Гражданские ведь в каком-то смысле еще более сумасшедшие – ведь нет никаких правил.
Мне не хотелось говорить об этом, но я не могла не думать о том, что же он делает сейчас, если смотреть с такой точки зрения. Часть меня задавалась вопросом, каково это – жить изо дня в день, не чувствуя себя по-настоящему живым. С другой стороны, я не очень сильно хотела это узнать.
– У тебя частичная потеря слуха? – спросила я.
Его глаза закрылись всего на секунду, когда воспоминания, казалось, накатили на Кола. Как будто он просто сморгнул, и все. Он повернул голову, сжав губы:
– Верно.
Я видела, ему трудно в этом признаться.
– Но ты все-таки пошел учиться, когда вернулся?
– Да, сразу решил заниматься компьютерами. Учиться было проще, чем заниматься тем, что я делал до этого, хотя было тяжело находиться в классах. Я все время следил за дверью и ни с кем не мог говорить. Однажды один из детей – они все выглядели для меня как дети, хотя тому было уже лет восемнадцать – начал говорить, что всех, кто служил в Ираке и Афганистане, должны судить за военные преступления и бросить в тюрьму.