— А где мой добрый друг и коллега Ким Сан?
— Он еще не пришел, — ответила она. — Но я позабочусь, чтобы вы не скучали!
Толстуха подала знак слуге. Тот отворил заднюю дверь, и в каюту вошли четыре девицы, облаченные лишь в тонкие прозрачные платья. По Кай бурно приветствовал их. Посадив по девице по обе стороны от себя, он сказал:
— Беру этих двух! Не затем, что вы подумали, — тут же добавил поэт, обращаясь к Ма Жуну и Цзяо Таю, — но лишь для вящей уверенности, что моя чаша никогда не будет оставаться пустой.
Ма Жун знаком подозвал пухленькую девицу с симпатичным круглым личиком, а Цзяо Тай вступил в разговор с четвертой. Он подумал, что она очень красива, но явно пребывает не в духе и рот открывает, только отвечая на вопросы. Звали ее Ю Су. Она была кореянкой, однако прекрасно говорила по-китайски.
— Твоя страна мне понравилась, — сообщил Цзяо Тай, обняв ее за талию. — Я там воевал.
Девица отпихнула его, окинув высокомерным взглядом. Он понял, что несколько оплошал, и поспешно добавил:
— У вас превосходные воины, они сделали все, что могли, но нас было больше.
Девица только фыркнула.
— Эй, девка, ты что, разучилась улыбаться и поддерживать разговор?! — рявкнула толстуха.
— Можешь оставить меня в покое? — медленно проговорила Ю Су. — Клиент вроде не жалуется, так?
Толстуха вскочила, занеся руку для пощечины:
— Ах, потаскуха, я научу тебя вежливому обхождению!
Цзяо Тай грубо оттолкнул ее.
— Не тронь девушку.
— Пойдемте на палубу! — закричал По Кай. — Печенкой чую, что вышла луна! Скоро явится Ким Сан.
— Я останусь здесь, — бросила Цзяо Таю кореянка.
— Как угодно, — ответил он и вслед за остальными поднялся на палубу.
Бледная луна освещала ряд судов, пришвартованных вдоль городской стены. За темными водами протоки едва виднелся противоположный берег.
Ма Жун опустился на низкую скамеечку и посадил себе на колени пухленькую девицу. По Кай подтолкнул своих подружек к Цзяо Таю.
— Осчастливь-ка их, — сказал он. — Теперь мои мысли устремлены к высшим сферам.
Он продолжал стоять, заложив руки за спину и восторженно глядя на луну, а потом вдруг заговорил:
— Раз уж вы продолжаете настаивать, я спою для вас свое новое творение.
Вытянув тощую шею, он возопил пронзительным фальцетом:
Несравненная подруга пения и танца, Радости товарищ верный,
Утешительница в грусти,
Среброликая луна…
Он смолк, чтобы набрать воздуху, а затем вдруг опустил голову, прислушиваясь, и, покосившись на присутствующих, сказал ворчливо: — Я слышу пренеприятные звуки!
— А я-то как слышу! — подхватил Ма Жун. — Святые Небеса, не могли бы вы наконец перестать завывать? Разве не видите, какой у меня с милашкой серьезный разговор.