По понедельникам и четвергам он сидел в суде вместе с кади и юристами и осуществлял правосудие, разбирая дела истцов. За теми, кто представал перед судом, он не признавал никаких привилегий. И если человек подавал иск в суд против какого-либо правителя или даже против султана, то последние должны были отвечать на вопросы кади как простые ответчики и подчиняться законному решению. Но если Саладин выигрывал дело, то он облачал проигравшего истца в почетные одежды, оплачивал его судебные издержки и отпускал его, и тот уходил обескураженный и счастливый. От такого судьи люди не могли ждать неоправданной суровости. Но вот в войне за веру он был поистине суров и неумолим, и список казненных, особенно храмовников, показывает, насколько религия ожесточает даже самых добродушных людей. Но были иные случаи. Рассказывали, как охваченный страхом пленный франк, представший перед Саладином, так описывал свою встречу с ним: «До того, как я увидел его, я был напуган, но теперь, когда я встретился с ним лицом к лицу, я понял, что он не сделает мне ничего плохого». Франк был отпущен на свободу.
Таков наглядный пример его милосердия и добродушия, но не единственный. Существует трогательная история о женщине, которая пришла из лагеря крестоносцев в Акре в поисках своего ребенка, которого увели сарацины. Стража пропустила ее к султану, чтобы она обратилась к нему за помощью, поскольку, как сказали воины, «он очень милосердный». Саладин был тронут ее горем; на глаза его навернулись слезы, и он приказал обыскать лагерь. Наконец девочка была найдена и благополучно возвращена матери, и обеих проводили к расположению крестоносцев. Любовь к детям была замечательной чертой его натуры. Он заботился о каждом осиротевшем ребенке. Был глубоко привязан к собственным детям: у него осталось в живых 17 сыновей и одна дочь. О женах его мы ничего не знаем. У восточных владык не принято говорить о них. Своих детей султан оберегал от лицезрения кровавых дел войны, что является вполне естественным для наших дней, но было большой редкостью в ту далекую эпоху. «Я не хочу, – говорил Саладин, – чтобы они привыкали к кровопролитию, будучи еще в молодом возрасте, или находили бы удовольствие в занятии отнимать жизнь у людей, пока они еще не знают различия между мусульманами и неверными». Он сам занимался их обучением основам богословия, и ему нравились эти занятия даже больше, чем его детям. При этом многие положения учения они должны были знать наизусть.
Ведь прежде всего Саладин был преданным мусульманином. Для него религия была в жизни всем. Только в одном этом он был фанатиком. И единственным актом жестокости, проявленной им не на войне, была казнь философа-мистика ас-Сухраварди, совершенная по причине, как считалось, ереси его учения. Саладин ненавидел всех философов-эклектиков, материалистов и вольнодумцев. Он взирал на них со священным ужасом. Сам он был строго правоверным мусульманином: простым, убежденным и искренним. Ислам, по своей сути, как его исповедовал такой человек, как Саладин, – это религия благородной простоты и предельного самопожертвования. Сказать, что он твердо выполнял все обрядовые правила, – значит ничего не сказать. Но, возможно, его решимость поститься в течение двух месяцев (это объяснялось тем, что он вынужденно пропустил этот пост во время войны) ускорила его конец. Частые болезни Саладина и напряженная деятельность представляли явную опасность его здоровью. Напрасно врачи предупреждали его, но он упорствовал в решении выполнить свой религиозный долг, находясь в Иерусалиме. В свой последний год он сильно ослаб, и его организм не мог больше сопротивляться роковой лихорадке. Не было более ревностного верующего, чем он: пятикратная молитва каждый день и посещение мечети раз в неделю было его строгим правилом. Даже когда Саладин уже был серьезно болен, он обычно посылал за имамом и заставлял себя присутствовать на утомительной пятничной службе в мечети. Он испытывал наслаждение, когда в его присутствии вслух читали Коран, но чтец его должен был быть опытен в этом. Саладин слушал, пока его сердце не начинало таять, а слезы катиться по его щекам. Это было похоже на женскую слабость, но за его эмоциональную и чувственную натуру Саладина любили ничуть не меньше. «Его сердце было простым и полным сострадания, и слезы часто показывались на его глазах».