Что бы это ни было, но это точно не человек.
Я леденею изнутри, когда существо смотрит на меня. Его голова странно покачивается из стороны в сторону, однако взгляд остается расфокусированным, не находит моих глаз. Затем оно поднимает подбородок. «Принюхивается», – догадываюсь я. Оно меня не видит, но пытается обнаружить по запаху. Я не двигаюсь, не напрягаю ни единой мышцы, не выпрямляю колени. Оно склоняет голову набок, снова принюхивается и постукивает по бедру длинным и острым ногтем – нет, когтем, – которым заканчивается тонкий палец с множеством суставов.
Я чувствую дующий мне в лицо ветер. Так как стою с подветренной стороны, мой запах уносит к озеру.
Однако существо все равно знает, что я здесь. Оно ждет, когда я себя выдам.
В доме за его спиной гаснет свет; отец, должно быть, задул на кухне свечи. Сейчас он отправится в свой кабинет, где окна выходят на другую сторону.
Если бы выглянул в кухонное окно, он бы меня увидел. И заметил бы это.
«Выгляни, папа. Прошу. Прошу, посмотри в окно», – про себя молю я, и слеза катится по моей щеке.
Существо снова оборачивается к дому, склоняя голову и прислушиваясь. А потом в мгновение ока разворачивается и убегает по направлению к сараям.
Я продолжаю стоять неподвижно. Не могу пошевелиться. Мне кажется, что за спиной у меня орда подобных существ, что это ловушка, и я до сих пор жива благодаря тому, что не шевелюсь.
Где-то слева от меня, со стороны сараев, раздается крик. Он звучит как визг женщины, которую убивают.
Этот же звук я слышала пару ночей назад за окном своей спальни.
Это была не луга.
Ставни моего окна приоткрываются, привлекая мое внимание. Затем отец распахивает их настежь, смотрит на замершую меня и на блестящие следы на моих щеках.
Отец исчезает и через секунду открывается входная дверь. Тут я срываюсь с места, мчусь к ней и залетаю в дом. Падаю на пол, потому что ноги больше не держат меня.
Я продолжаю смотреть на улицу, ожидая, что бледное нечто в любой момент ворвется сюда следом за мной.
Отец закрывает дверь и задвигает засов. Я замечаю кремниевое ружье у него в руке, взведенное и готовое в бою. Он проходит мимо меня в кухню, я слышу, как скрипит стул по сланцевому полу, как откупоривается бутылка и жидкость плещется на дне стакана.
Родитель возвращается, поднимает меня на руки, как младенца, и несет на кухню. К ногам прилипают холодные и влажные юбки, и я понимаю, что описалась. Испытываю жгучий стыд, но отец, кажется, ничего не замечает, усаживает меня на стул у печи.
Он отодвигает задвижку, выпуская опаляющий мне лицо жар, и вкладывает мне в руку стакан.