- Может, все-таки Сапгир, или кто-то из высших начальников администрации аэродрома? - совсем теряя почву под ногами, беспомощно предположил я. - Они ведь знали о планируемом полете "Озона"...
Но не о близком отлете "Цесаревича", тут же одернул я себя. Об этом никто не знал. Великий князь принял решение лететь внезапно - понял, что может позволить себе выкроить пару дней.
- Дальше, - не слыша меня, вещал Круус. - Совершив акцию, он, вместо того, чтобы забыть о ней и стать нормальным, становится еще более ненормальным. Фактически, он находится в шоке и, вероятнее всего, именно от содеянного. Когда я пытаюсь разблокировать ему память, вместо того, чтобы вспомнить преступного себя, он, судя по его дикому крику "Не хочу! Он живой!", становится прежним, обычным собой, добрым и славным человеком, который теперь не может жить с таким грузом на совести. Когда я оставляю его в покое, он продолжает бороться непонятно с кем, пребывая в каком-то иллюзорном мире. Что это за мир, по нескольким обрывочным фразам сказать нельзя, но, уверяю вас, в теле Кисленко поселился сейчас кто-то другой. И с прежним Кисленко они ведут борьбу не на жизнь, а на смерть.
- Шизофрения... - пробормотал я. Круус пожал плечами. - А документы? - вспомнил я. - Почему он жег документы?
- Что я могу сказать? - снова пожал плечами психолог. - Надо вести его в Петербург - там, во всеоружии, попробуем разобраться. И надо спешить. Он буквально на глазах сгорает.
Из тишины донесся стремительно накатывающий шум авто. Торопливый, низовой свет фар лизнул нежную кожу деревьев - зеленоватые днем стволы вымахнули из тьмы мертвенно-белыми призраками и спрятались вновь. Отбросив окурок, я встал посмотреть, кто подъехал.
Как я и ожидал, это был Григорович. Отъезжая с аэродрома сюда, я послал его побеседовать о Кисленко с настоятелем здешней звезды коммунистов. Беседа ничего нового не дала. Замечательный человек, честный, щепетильно порядочный, всегда буквально рвущийся помочь и защитить. Мухи не обидит. После смерти Алтансэс Эркинбековой был одним из кандидатов на тюратамского настоятеля. Едва-едва не прошел.
- Да, - сказал я с тяжелым вздохом, - здесь больше делать нечего. Конечно, пощиплем версию с начальником, но... Доктор, перелет нашему страдальцу не повредит?
Круус долго отлавливал свой платок. Добыл наконец. Вытер губы. Потом лоб.
- Понятия не имею, - ответил он затем.
СНОВА ПЕТЕРБУРГ
1
Ее я любил совсем иначе. Она была, как девочка: наверное, такой и пребудет. И поначалу, долго, я словно бы ребенка баюкал и нежил, а она доверялась и льнула; но в некий миг, как всегда, эта безграничная мужская власть над нежным, упругим, радостным, вдруг взламывала шлюзы, и я закипал; а она уже не просто слушалась - жадно подставлялась, ловила с ликующим криком, и я распахивал запредельные глубины и выворачивался наизнанку, тщась отдать этой богонравной пучине всю душу и суть; и действительно на миг умирал...