Портфель набит тетрадями с рукописями отца — оригиналами его произведений. Вдруг кому-то вздумается проверить его содержимое? Ведь до входа нужно преодолеть несколько метров по узкому проходу меж двух рядов милиционеров. Нервы мои были натянуты до предела. Дверь посольства открывается — настала очередь очередной группы, и я в ней. Не помню, как я оказалась в помещении посольства Пронесло, пронесло!
Сразу после оформления документов я говорю сотруднице, что мне необходимо увидеть консула.
— Что ему передать?
— Нет-нет, я должна увидеть его лично… — стараюсь говорить уверенно, отступать некуда.
Смерив меня взглядом, сотрудница зашла в одну из комнат, а затем пригласила меня туда и оставила наедине с солидным господином. Он встал, взглянул на меня и на хорошем русском языке поинтересовался, по какому поводу я обращаюсь к нему.
— Вам нужны деньги на отъезд?
— Нет, — ответила я.
— Тогда что же? — удивился он.
И тут я выпалила ему на одном дыхании все. Об отце, который был крупным инженером, ученым и ивритским писателем. О том, что он много лет провел в сталинских лагерях. О том, что здесь невозможно напечатать ни строчки на его языке. И, конечно, о том, что, уезжая, я не могу допустить, чтобы его труд пропал.
С этими словами я извлекла из портфеля большую пачку толстых тетрадей, исписанных мелким отцовским почерком. Консул взял ее, просмотрел. Мне показалось, что ему передалось мое душевное состояние…
— Да, это важно для Израиля, — сказал он и положил тетради в ящик стола. — Получите их в Израиле.
Я вышла окрыленная, не веря своей удаче.
Разумеется, там был не весь архив Прейгерзона — только самое важное. Уезжая, я доверила чемодан с оставшимися еще рукописями своему сыну Александру (здесь — Алекс Лахав), который приехал в Израиль полгода спустя. Я сказала ему:
— Эти бумаги, по-видимому, пропадут. Но если сумеешь, попробуй переслать в Израиль дедушкин архив. Кроме тебя, сделать это некому.
И вот — новое чудо: следуя тем же маршрутом, сын передал через голландское посольство еще одну часть архива, а остальные бумаги отправил по почте в Израиль на мое имя в двух больших посылках, обернутых плотной серой бумагой Несомненно, он шел на большой риск, но кто-то из чиновников, вероятно, недосмотрел. А может, просто никто не ожидал такой «наглости».
Через много лет, когда произведения отца уже были напечатаны в Израиле, а память обо всех табу тех лет почти что изгладилась, я поинтересовалась, кто был в то время в Москве консулом голландского посольства, и узнала его имя — господин Хайнеман. Была ли то его собственная добрая воля или он получил соответствующие рекомендации из Израиля — в любом случае я безмерно благодарна этому человеку.