Через полчаса всадники были у брода. Раздвигая норовящие ударить по лицу упругие ветви чернотала, по хрустящему крупному песку выехали к самой кромке воды и, не задерживаясь ни на минуту, начали переправу через поблескивающий зыбью Черный Июс, здорово мелеющий здесь в летние месяцы. Мирген знал эти места и, преодолев быстрину, первым оказался на другом берегу, даже не замочив своих легких сапог. Следом быстрые кони так же уверенно вынесли по кочкам на берег Соловьева и Казана.
— Ладно доехали, однако, — разбирая растрепанную гриву монгола, сказал Казан.
Маралья тропа, на которой они вскоре оказались, изрядно повиляв, привела к ручью. Обойдя кремнистые выступы скал и обомшелые груды булыжников, Гнедко остановился и навострил уши. Иван невольно потянулся рукой к нагану, подозрительно приглядываясь к качнувшимся стрельчатым веткам рябины.
— Зверь по песку шел, шибко пить захотел, — шепнул за спиною Казан.
Зверь сейчас не страшен Соловьеву, пусть это даже сам хозяин тайги — медведь. Иван бежал от людей, они ищут его, и что помешает им расправиться с ним? Может, вот только эта тайга, эта невообразимая глухомань, где человека так же трудно отыскать, как иголку в стоге сена.
В приречном лесу было тепло и влажно, словно в бане, тень нисколько не холодила, вокруг сновало множество прожорливых паутов и мух, они ослепляли коней и всадников, настырно гудя, лезли в рот, в ноздри и уши. Иван сломал березовую ветку и принялся неистово махать его вокруг себя, а Казан и Мирген только посмеивались над ним, они как ехали, так и продолжали ехать, не только не спасаясь от гнуса, но и совершенно не обращая внимания на него — привыкли к нему с детства, с той самой поры, когда помогали взрослым пасти стада. Они всегда удивлялись рассказам, как гнус заедал людей до смерти.
Глубокое ущелье огибало гору подковой. Здесь когда-то горел лес, всюду торчали диковинные пни, но пожар был давно, сейчас же рыхлую прель валежника укрывал розовый ковер зацветающего иван-чая. Вал огня прокатился полукилометровой полосой, всадники пересекли ее, и далее пошла чистая, ухоженная тайга, она-то и указывала на близость охотничьей избушки.
Затем в темной гуще леса, яро пахнущей смолой, открылась долгожданная округлая поляна, она затаенно молчала, и трудно было поверить, что здесь будоражило округу неистовое веселье, бушевали бешеные страсти, и это происходило всего несколько лет назад. Избушка глянула из-под лиственниц бельмами запыленных, частью побитых окон, глянула так, словно хотела сказать Соловьеву: ну вот, мол, и дождалась я настоящего хозяина, пусть не ты строил меня, Иван Николаевич, но я дам тебе приют, потому как я тоже одинока и бесконечно несчастна, как ты.