Таня стояла вполоборота к Дмитрию, он со щеки видел ее строго очерченный маленький нос и чуть вздернутую верхнюю губу. Большие глаза ее влажно мерцали. Дмитрий грустно подумал, что вот сейчас ему придется расстаться с нею и кто знает, когда он опять увидит ее.
Но Татьяна не спешила уходить. Ее занимал молодой комбат, она обостренным женским чутьем понимала, что нравится ему, а это всегда в общем-то приятно — нравиться людям. Пусть она знала наперед, что из этих коротких встреч ничего не получится. Она не любила его, как не любила и Ивана Соловьева.
Однако ей нравилось вот так стоять с ним и рассуждать обо всем, что только может прийти в голову. Например, спросить Дмитрия, что он думает о просветительской работе в деревне. Наверное, он слышал, что Татьяна учит людей грамоте — не одних детей, но и взрослых, даже стариков. А станичный драматический кружок? Репетиции давно идут полным ходом, жаль только, что нет подходящих пьес. И надо бы попросить его, чтобы привлек к постановкам способных красноармейцев.
— Сколько вы прогостите у нас? — негромко спросила она.
Этого он не знал. Уехать из Озерной он может и через год, а может и завтра — командованию виднее, где и сколько ему быть. Ходят слухи о переброске частей из Сибири за Урал, называют Крым, где скопились недобитые белогвардейцы, и в то же время в штабе полка он слышал о возможном расформировании дивизии.
— Уволят из армии — домой поеду.
— Оставайтесь у нас, — повела она тонкой бровью.
— Я фабричный.
— Помогли бы сочинить пьесу. Надо, чтоб была небольшая и побольше шума. Люди любят стрельбу.
В последних ее словах, сказанных на протяжном вздохе, почудилась ему горечь. И он ответил ей:
— Без стрельбы нельзя.
В эту секунду они оба подумали о Соловьеве. Но подумали по-разному.
— Как же насчет пьесы?
— Чем помогу? — он пожал плечами.
— Стрельбой, — она кокетливо надула губы. — И советом.
— Ну если так… — Дмитрий обрадовался, что в этом случае он будет чаще видеться с нею.
Несколько минут, когда казалось, что все уже сказано, они стояли молча, затем Татьяна тихо, почти шепотом спросила:
— Вы партийный?
— Да, — встрепенувшись, ответил он.
— Я так и подумала. Вы верите во всеобщее братство.
— В пролетарское, — поправил Дмитрий ее.
— Весною у нас в станице проездом был учитель из Чебаков, наполовину инородец. Интернационалист до мозга костей. Вот это убежденность! — восторженно проговорила она. — Как видите, учителя бывают разные.
— А вы чем хуже? — искренне удивился Дмитрий.
— Я кулацкая дочь.
— Да вы же сами по себе! — воскликнул он.
— Все это очень сложно, — вздохнула она. — А до Итыгина я вряд ли дорасту.