И вдруг на Дмитрия нахлынуло сомнение: точно ли Дышлаков угнал из станицы Автамона Пословина. А может, это Иван Соловьев решил свести со стариком какие-то старые счеты? Но Соловьева бы сразу же опознали в станице, да и при всей своей отчаянности Соловьев не ринулся бы навстречу собственной беде.
А что если это не Дышлаков и не Соловьев, а какой-то залетевший в Озерную колчаковский бандит? Шел, скажем, в Монголию, прослышал случаем про неисчислимое богатство Автамона и решил легко поживиться за его счет, вот и повел Автамона к его табунам и отарам. Или обыкновенный уголовник, которые тоже, как крысы по подполью, шныряли по глухим селам, не брезгуя никакой добычей?
Мелкой трусцой спустились к стожкам. Вытянув тонкую шею, Дмитрий пристально разглядывал щетинистую кошенину вокруг каждого стожка. Ничего подозрительного пока не было. А след все тянулся и тянулся к реке.
— Где-то здесь, товарищ комбат, — предупредил Костя, неотступно следовавший за Дмитрием в некотором отдалении. Ординарец был тоже насторожен и собран, его худощавая фигура то и дело замирала в седле. Так проехали они с полверсты и оказались рядом с продолговатым стожком, у которого обрывался след. Дмитрий привстал в стременах и кивнул ординарцу, чтобы тот объезжал стожок с одной стороны, а сам он приблизился к стожку с другой.
Дышлаков услышал нарастающий конский топот и опередил их, он появился на своем мышастом мерине внезапно и тут же угрожающе вскинул маузер:
— Чей будитя?
— Он, товарищ комбат, — спокойно, словно кисет из кармана, вынимая из кобуры наган, сказал Костя.
— Здравствуйте, товарищ Дышлаков, — поймав это движение, проговорил Дмитрий.
— Здравствуйтя, ежлив свой, — Дышлаков ощупал красноармейцев недоверчивым взглядом.
— Я — Горохов.
— Догадываюся, — партизан шмыгнул носом и нахмурился. — Определенно.
— Догонял вас.
— Зачем жа? Скажетя ишшо! — Дышлаков недобро улыбнулся.
— Ради вашего спасения.
— Что? — после некоторой заминки насмешливо протянул Дышлаков. — Как жа понимать вас, товарищ Горохов?
— Так и понимайте. По существу вопроса, мой совет вам: спрячьте-ка поскорее маузер. Все мы тут стрелять обучены.
— Точно, — весело кивнул Костя.
Дмитрий разглядывал словно наспех рубленное топором квадратное, волевое лицо партизана, его сильную грудь, туго натянувшую заграничное песочного цвета сукно. В твердом взгляде Дышлакова было железное упрямство — та неколебимая решимость, которой он никогда ни за что не изменит.
Дышлаков узнал Костю и, сдерживая раздражение, сощурился:
— И мы люди, ежлив што.
Дмитрий сделал Косте знак, чтобы тот — избави бог от соблазна! — не вступал с партизаном в ненужную перебранку. Костя все понял: дернул повод, отъехал в сторону, не скрывая, однако, своего раздражения.