— Очевидно, медведь был совсем молодой, — заметил Мартенс, американский коллега профессора, — в начале самостоятельной жизни без матери они достаточно пугливы.
— Наверное, — согласился Гартман, — мишка был не очень здоровый, хотя с его коготками он бы меня одолел. Явился — не запылился? — поприветствовал меня профессор.
— Да, но я на минуту. — Я потянул Гартмана за рукав, мы отошли на несколько метров в сторону. — Я сейчас опять уеду, скажите Зиверсу, чтоб шум не поднимал. Часам к десяти буду.
— Парень, ты опять чудишь? — Гартман недовольно нахмурился. — Говори, что случилось.
Я как мог вкратце обрисовал ему ситуацию.
Выслушав меня, Гартман помрачнел еще больше. Он в задумчивости разминал рукой свою могучую шею.
— Ты перед кем выслуживаешься? Перед конунгом или его смазливой дочуркой? На мой взгляд, ты лезешь туда, куда лезть вовсе не обязательно, — высказал он свое мнение.
— Возможно, но я уже пообещал, что вернусь.
— А, тогда конечно, — усмехнулся профессор, — ты же хозяин своего слова. Только, знаешь, я не удивлюсь, если Зиверс завтра тебя запрет под замок.
— Не запрет, если вы ему все нормально объясните. У вас же дар истории сочинять. А к десяти я буду. Черт возьми, я пацаном позже домой возвращался.
— Ладно, — неожиданно согласился профессор, — без четверти десять я буду ждать тебя здесь. Если опоздаешь, больше ко мне не обращайся.
— Я понял, буду как штык.
— Езжай, штык. Кстати, где твоя рация? Я тебя несколько раз сегодня пытался вызвать.
— Рация?
До меня медленно дошло, что вчера, отдав квадроцикл Фрее, я забыл забрать брошенную в один из закрепленных на багажнике кофров рацию. Я открыл сундучок. Рация была на месте. Я тут же закрепил ее на поясе. Гартман с ироничной улыбкой наблюдал за мной. Кивнув профессору, я двинулся в обратный путь.
— Седьмой канал! — крикнул он мне в спину.
Я высоко поднял руку в знак того, что услышал его.
Когда я вернулся в зал приемов, то застал там только конунга и бледного, держащегося за живот Торбьорна. Готфрид одним небрежным движением руки отпустил приведшего меня стражника, а другим, столь же небрежным, предложил мне сесть, что я и сделал.
— Ты, значит, это все придумал? — Торбьорн впервые смотрел на меня с уважением. — Если постараться, то все можно успеть за вечер, — тут он скрючился, лицо его перекосило страдание, — только, наверное, без меня. Отпусти, Готфрид, — взмолил он конунга, — не дотерплю.
— Иди, от тебя пользы сейчас все равно не будет, — с досадой махнул рукой конунг.
В зал вбежала Фрея, неся целую кипу здоровенных кусков кожи.