Генка подошел к матери. Неловко прижался лбом к ее плечу:
– Надо было сказать мне сразу и про операцию, и про деньги. Я не маленький. Я бы еще больше работал, чем в «Солнышке». Нам, кому не исполнилось двенадцать лет, разрешали работать в огороде по одному часу, иногда – два часа. Я бы наврал, что мне четырнадцать, и работал бы по полдня. Я вон какой большой и сильный…
– Большой и сильный, – дрогнувшим голосом повторила мать. – Большой и сильный, мальчик мой… Все будет хорошо… Все будет хорошо… Вы же с папой и правда большие и сильные… Мужики мои…
– Ой, мам, пап, а я сегодня зарплату получил. – Генка солидно, не спеша, даже чуточку вразвалку подошел к своей висящей на вешалке куртке и достал деньги. – Забыл сразу сказать.
И покраснел. Слова «забыл сразу сказать» конечно же он придумал на ходу, для той же солидности. Если бы в комнате был незнакомый человек, он бы подумал, что Генка настолько взрослый и самостоятельный, что давно привык получать зарплату, и это стало для него заурядным делом.
– Тут немного… маме…
О голубой лодке с красными веслами он больше не мечтал, не думал. Она осталась где-то там, в далеком-далеком детстве…
Голубая лодка с красными веслами…
18 марта— 1 июня 2016 г.
Она?!
Я пригляделся внимательнее…
Ну конечно – она!
И хотя мы сидели на противоположных краях длиннющего, составленного из четырех-пяти обычных столов, объединенных одной скатертью, стола, а в узком, похожем на пенал зале было полутемно, я почти сразу узнал ее.
Да, это была она – девочка из моего далекого-далекого детства. Наши дома стояли на самом краю деревни. Их разделяла проселочная дорога. Она проходила точно посредине деревни, делила ее на две равные части и внутри деревни называлась не дорогой – улицей. Почему? Не знаю. В пяти метрах от околицы в сторону леса, из которого она выныривала, и в пяти метрах от околицы в сторону бескрайних лугов и полей, куда она убегала, – дорога… Между домами, палисадниками, высоченными лиственничными заборами – улица…
Зимой дорогу-улицу заметало снегом – белым, пушистым, подолгу не темнеющим и не оседающим. Весной по краям и даже посредине ее зажигались золотые фонарики одуванчиков. Осенью в глубокие колеи, продавленные тележными колесами, набивалась багряная листва тополей, черемух, яблонь и клочки изредка падающего с тяжелых и высоких возов сена.
Машин в нашей деревне, можно сказать, не было. Одна-единственная полуторка, принадлежащая одновременно колхозу и сельсовету, почти постоянно находилась в ремонте. Машины из других сел и деревень по нашей дороге-улице проезжали раз пять-шесть в год. Наверное, и там, в других селах и деревнях, их было не больше, чем в нашей.