Разве думал, к примеру, Можайский, конструируя свой самолет, что пройдет какое-то время – и к самолету будут подвешены бомбы, которые полетят на головы ни в чем не повинных людей – стариков, женщин, детей, на дворцы и хижины, на мосты и плотины, на города и села?
Разве думал Циолковский, что его ракеты будут начинены атомными зарядами и нацелены на города, страны, континенты, угрожая им разрухой и смертью?..
И в том, что великолепный аппарат, созданный гением Женьки Жоголева для увеселения человеческой и прежде всего собственной души, Валентина превратила в некоторое подобие железной дойной коровы, приносящей солидный доход семье Жоголевых, Женька не виноват ни в коей степени, как ни в чем плохом не виноваты ни Можайский, ни Циолковский, ни сотни других гениальных изобретателей.
Ради справедливости надо сказать, что «драконий яд», которым Валентина обеспечивала добрую половину райцентровских любителей обмакнуть усы и носы в стакан с согревающими и веселящими сердца и души напитками, она продавала по цене не выше, чем другие предпринимательницы, как сегодня называют прежних самогонщиц, и качество ее продукции отнюдь не ниже, а даже и выше, чем у конкуренток и конкурентов. А самое главное, что привлекало и привлекает клиентов к «Жоголевской лавочке», так с некоторых пор называют дом Женьки и Валентины, – это доброта и щедрость хозяйки, дающей драконий яд в долг, естественно, с небольшой доплатой за услугу. Постоянные клиенты, к каковым относится и Кирька Евсеев, именно так и считают: Валентина Жоголева – беспредельно добра и щедра. Ну а в том, что она берет за свою доброту и щедрость дополнительную плату – не виновата: рынок есть рынок…
Сам Женька своей продукцией никогда не торговал и даже осуждал предприимчивость жены: подвыпив, матерился и плакал, называл Валентину буржуйкой-эксплуататоршей, скопидомкой – капиталисткой и другими сложными, непривычными для слуха прозвищами, а себя – жертвой капитализма и пролетарием, не имеющим ничего, кроме своих цепей.
Алкаши – люди чувствительные, разжиженные водкой, самогоном и прочими растворителями. И хотя они не видели на Женьке не только цепей, но даже следов от них, плакали и проклинали буржуев-эксплуататоров вместе с ним. За это сочувствие Женька нередко умудрялся тайком от жены доплескивать в их стаканы лишние граммы драконьего яда, за что он в этот момент пользовался их глубочайшим уважением. А уважение у них ценится выше всего, выше дружбы, выше любви. Почему? Потому что человек, потерявший уважение к самому себе, как утопающий за соломинку хватается пусть даже за призрачную надежду – его уважают другие. Пусть даже не знакомые ему и не знающие его люди. Искать уважения у трезвых, непьющих, презирающих пьяниц людей алкоголику да и просто пьянице – в нашей стране есть и такой подвид приверженцев спиртного – бесполезно. На вопрос, вопрос извечный, жизненно важный: «Ты меня уважашь?» – трезвый человек может в лучшем случае ответить молчанием и презрительной усмешкой, в среднем случае – послать куда подальше, в худшем – дать по физиономии или позвать милиционера-полицейского. «Рыбак рыбака видит издалека» – это сказано не только о рыбаках, но и о пьющей братии. Не уважая самих себя, но надеясь найти хотя бы кроху уважения у себе подобных, пьяницы тянутся друг к другу, каким-то образом узнают собратьев, даже когда те бывают окружены трезвыми людьми и сами вроде бы ничем не отличаются от этих трезвых людей.