Перед началом кино я несколько раз посматривал в сторону летчика и «летчицы», но с первыми же кадрами сразу забыл о них.
С трепетом, оцепенев от восторга, в какой уже раз смотрел я, как перед самым моим носом отважный пулеметчик-красноармеец отражает натиск басмачей. И вдруг в самый напряженный момент, вспыхнул свет и позади меня послышались тревожные голоса и какая-то возня. Я оглянулся, привстал и увидел над головами людей плывущее к выходу в клубах дыма тело «летчицы» Тани. Голова ее была безжизненно запрокинута, и растрепавшиеся косы скользили по лицам, плечам, головам людей, передающих Таню с рук на руки. Сергей Осипович торопливо протискивался к выходу вслед за телом жены. Некоторое время люди волновались, и когда тело «летчицы» исчезло в дверном проеме, спрашивали тех, кто сидел ближе к двери:
– Ну как она там, не померла?
И наконец услышав, что «летчица» не померла, а просто потеряла сознание от вони и жары в нашем клубе, сразу же перестали ей сочувствовать, и, наоборот, послышались негодующие, обиженные голоса:
– Ишь ты, какая цаца! Душно ей, видите ли… От нас ее тошнит… Ну и сидели бы в своей Москве!..
– Нами, сельскими, брезгуют! Привыкли к одеколонам разным… Поди-ка, один шоколад едят.
…Не знаю почему, но на следующий день к дому бабки Митрофанихи я не пошел. Не пошли и мои друзья Петька Иванов и Ванька Никифоров.
Из села летчик и «летчица» Тихвины уехали незаметно…
Как наша учительница Анна Ивановна Пупышева на съезд в Москву ездила и товарища Сталина видела
Родители мои были учителями, и почти каждый день к нам заходили их коллеги – по делу и без дела, просто посудачить, чаю попить, о своих учительских делах потолковать.
Стоит, бывало, зайти к нам какому-нибудь учителю или учительнице, мама посмотрит на меня, поведет строго бровью – и все понятно: надо скрываться или смываться, как говорили мы, пацаны. Уйду я в комнатушку за русской печью и ворошу книжки. Дверки же в комнатушке фанерные, и я, даже не желая того, многое из учительских разговоров слышу…
Как сейчас помню этот день. Сели мы за стол обедать. Мама уже и чугунок со щами на середину стола поставила, и хлеба нарезала, а тут дверь – грох! – нараспашку, врывается к нам учительница Анна Ивановна Пупышева, врывается – смеется и плачет:
– Счастье-то, счастье-то какое! Нет, нет – не верю! Неужели же я в Москве побываю и самого товарища Сталина увижу!
Подскочили к Анне Ивановне мама с папой, подхватили ее под руки, на скамейку усадили, воды поднесли, и уж только тут мама меня в мою комнатушку запечную турнула: