— Я назову тебя… назову тебя Ветер, — не открывая глаз и почти ощущая касание Люкреса кожей, сказала она птице.
Ястреб в ответ недовольно заелозил у нее в руках, намекая: с птицами надо аккуратнее, не поломать перья!
— Прости, красавчик. — Неохотно открыв глаза, Шу посадила его на спинку кресла, чтобы когтям было за что зацепиться, и велела: — Сиди спокойно.
Немного подергав крыльями и потоптавшись, Ветер успокоился и прикрыл глаза. А Шу принялась за осмотр. Магическое плетение было сложным и тонким, но при этом напоенным силой так, словно она лилась с неба.
Снова погладив ястреба по крылу, Шу улыбнулась. Почему словно-то? Этой ночью сила в самом деле лилась с неба, и светлому шеру всего-то и надо было, что ею воспользоваться. Очень изящно и мастерски — плетение больше всего походило на драгоценное шелковое кружево, но при этом было надежнее стальной проволоки. Наверняка Ветер легко долетит до Метрополии, ни разу не приземлившись. Легко и быстро, куда быстрее обычной имперской почты.
— Спасибо тебе, светлый шер Люкрес, — шепнула Шу, погладила птицу по голове и почувствовала, как воздушные искры ласково щекочут ладонь.
Она бы, наверное, сейчас же побежала во двор, выпускать ястреба и смотреть на его полет, но взгляд упал на стол — и лежащие на нем письма. Три письма.
Одно — с королевским единорогом на синем сургуче, отцовское. Второе — с ястребом на темно-алом, судя по искрам огня и тьмы, от темного шера Бастерхази. И третье — с императорским кугуаром на бирюзовом. Его Шу сначала поднесла к лицу и вдохнула запах: недорогой бумаги, явно из запасов шера Тавоссы, и морского ветра, сосен…
Люкрес. Так пахнет Люкрес. Она помнит. Его запах, вкус его губ, тепло и силу его рук. И обещание любить только ее… ведь это — не приснилось, правда же?..
Успокоив бешено забившееся сердце, Шу опустила взгляд на ровные строчки.
«Прекрасная Шуалейда, сердце мое!» — начиналось письмо.
А дальше… дальше Шу прочитала десять раз подряд и выучила все наизусть. Потому что это было самое прекрасное письмо в ее жизни! Светлый шер Люкрес писал, что очарован ею, покорен и мечтает о скорейшей встрече. Увы, он не посмел разбудить ее, уезжая из Тавоссы на рассвете, ведь прекрасной Шуалейде требуется отдых и восстановление после ее великого деяния, а его ждут срочные государственные дела.
Он так и написал: ее великого деяния! И ни слова о том, что она — темная! Нет, он писал, что ее дар — сумрак, и что в ее силах сохранить дарованное ей Двуедиными равновесие.
А еще он писал, что будет думать о ней. И будет ей писать — так часто, как только ястреб сможет летать через половину континента. И пусть Шуалейда пишет ему обо всем, о чем ей только захочется. Он хочет понять ее, узнать ближе…