— А у нас сегодня через кухню червяк прополз.
Папа вскочил, бросил вилку, сказал громко и отрывисто:
— Я не буду есть.
Он вышел в переднюю, мама побежала за ним. Мальчик сразу начал плакать горячо и обильно, но тихо. Он даже не шмыгал носом, поэтому услышал, как мама сказала:
— Ну он же еще маленький.
А папа, как-то шумно шевелясь, ответил:
— Червяк! Это в голове у него червяк.
Он запомнил эти слова и потом перед сном много раз искал, где же у него червяк, находил, но каждый раз не был уверен, что угадал правильно. Еще он думал, что раз он — червяк, то взрослые должны быть медведи. Ему хотелось выползти из кроватки, переползти по длинному коридору, через кухню, переднюю и сунуть мягкую холодную бледно-красную мордочку в щель высокой двустворчатой двери, послушать, как родители и няня, превращающиеся, когда он их не видит, в медведей, разговаривают о нем, превращающемся, когда они не видят его, в червя.
Однажды ему это удалось. Он долго не засыпал, потом задремал, проснулся, когда уже было темно, вылез из кроватки и тихо побежал в большую комнату. Сначала он хотел поплакать и пожаловаться на то, что не спится, но по дороге, просыпаясь и наполняя голову мыслями, он стал играть в ползущего червя. Он сумел протиснуть свое толстое, пульсирующее движением многих мягких мышц тело сквозь дверь передней, вытянуть вперед длинный тонкий кончик и тихо прильнуть к складкам тяжелых портьер, закрывавших дверной проем. Через щель он увидел трех больших бурых медведей, сидевших в углу комнаты у огромного абажура старинного торшера, устроенного из большой пузатой зеленой керосиновой лампы, переделанной в электрическую и поставленной на зеленую консоль. Медведи и должны сидеть у таких больших ламп.
Они бубнили что-то тихое и непонятное на своем медвежьем языке. Червяк не мог их понять, но знал, что ему медведей бояться нечего: медведи червяков не едят, а что он их сможет напугать, если заползет в комнату. Он не стал этого делать: пожалел — и, тихо шурша по паркету и гладко скользя по линолеуму, уполз обратно к себе в кроватку.