— Иди! Царица зовёт! — и Балих, схватив фонарь и маленькую сумку, кинулся к своей возлюбленной.
Воин спал, старухи неподвижно сидели у входа, царица встретила его во вмиг осветившейся комнате, сидя в кресле, накинув кусок белой ткани, прикрывавший наготу с такой изысканной и случайной от пренебрежения условностями правил неполнотой, что Балих задохнулся и сел без приглашения на стул недалеко от царицы.
— Тоже устал, — сказала она, как обычно неверно определив причину его движения. — У меня голова кружится, помоги мне, целитель.
Балих прославил свою предусмотрительность и быстро приготовил укрепляющее питьё. Он задержался на миг, подумав, не добавить ли бурый порошок, вызывающий в женщинах желание, но с отвращением отверг это безнравственное унизительное поползновение низменных качеств души, подал питьё царице, она глотнула, щёки порозовели, взор повеселел, и сказала:
— Ах, врач, какой ты хороший. Как ты догадался взять с собой средства?
— Я думал о тебе и понял, что нужно.
— Оказывается, ты умеешь заботиться? Я правда тебе нужна?
— Нужна, да, уедем в Шумер… Ты увидишь… Я всё сделаю!
— Я подумаю, ещё два месяца впереди, ты правда хороший. Я позвала тебя, чтобы поблагодарить, если бы не вы с воином, мне бы не дойти до Великой.
— Что же ты не благодаришь воина? — спросил обиженный Балих.
— Он получил благодарность на много подвигов вперёд. Зачем ты равняешь себя с воином? Он простой сельский вождь, а ты герой и мудрец, почитаемый богами.
— О, царица! — Балих задохнулся, почувствовал, что кровь прилила к голове и лицо стало красным и надутым.
— Ты наверное хочешь меня. Я устала, лучше бы мне поспать, но ведь я тебе правда благодарна. И не увидимся ещё два месяца. Ну, не сиди, иди скорее.
Такого необычного и дерзкого предложения Балих не получал никогда. Соитие без желания, из чувства благодарности, предлагаемое между прочим, как чаша вина после долгих трудов, резким диссонансом ударило по его чувствам, его охватило возбуждение превыше сладких желаний прошлых лет, руки так дрожали, что он едва снял одежду, о богоравная шлюха, о возлюбленная царица!
Она не прогнала его и позволила уснуть вместе с ней, вместе со сладкими мыслями и тяжёлой ленью от любовной усталости. Утром он проснулся раньше царицы, было светло, его внимание привлекла коробочка, подарок Богини, лежавшая рядом с кроватью на столике. Он взял её, как взял бы неизвестного жука — с любопытством и брезгливым страхом. Материал был ему неизвестен, множество знаков, написанных неправдоподобно мелким чётким почерком разными, очень яркими цветами, было недоступно прочтению. Он глядел, изумляясь неведомой системе знаков, очень разработанной и упорядоченной, это чувствовалось, но впервые явившейся его взорам и ни на что не похожей. Впрочем, он стал различать некоторые знаки, даже прочёл — он сомневался в правильности своего истолкования — слово «три», дальше не смог и открыл коробочку. Там двумя рядами лежали одиннадцать белых, очень искусно сделанных пилюль, каждая была вдавленной чертой разделена пополам, там было место для ещё одной пилюли, царица съела её перед соитием. Он никогда не видел ничего похожего, его неуместное любопытство разбудило царицу, и она тут же выгнала его — скоро за ней должны были прийти. Он ушёл, снова обиженный её деловой резкостью и отсутствием ласки, которой она была обязана ему за счастье любви, потом смотрел из окна на торжественную встречу царицы, на девушек свиты, на воинов Богини, одного из которых он теперь знал и не любил, на величественного, прекрасного и юного царя во главе отряда воинов и толпы горожан, на то, как они с царицей обнялись, взялись за руки и ушли, весёлые, красивые, любящие друг друга и совсем не интересующиеся одиноким изгнанником в жалкой каменной лачуге.