Сзади хлопнула дверь. Обостренный слух Петра Алексеевича уловил этот звук, и он быстро обернулся через плечо. В ресторан вошла еще одна пара — смуглая черноволосая девушка в красном платье с глубоким вырезом и ее спутник, старший лейтенант, в парадном мундире с эмблемами ВВС в петлицах.
— Ну ни хрена себе! — вдруг выкрикнул кто-то из-за стола. — Народ с телками вовсю развлекается, а мы что — не люди? Слышь, Лось? Я тоже телку хочу!
— Хотеть не вредно, Чифир! — ответил спокойный рассудительный голос. — А эти тебе чем не телки? Какая тебе нравится?
Кричавший даже привстал со стула — это был совсем молодой парень с изуродованным лицом, — видимо, когда-то у него была тяжелая травма глазницы, и теперь левый глаз постоянно косил в одну сторону и казался неживым.
— Мне вот эта, в белом! — захлебываясь, объявил он, тыча пальцем в сторону Татьяны. — Станок у нее в самый раз!
— А мне лучше, когда у бабы буфера покрупнее! — вдруг веско объявил грязный седоватый мужчина, сидевший спиной к Чижовым. — Люблю подержаться!
— Тогда тебе надо к литеру обратиться! У его телки впереди много чего есть… Эй, литер, уступишь нам свою бабу?
Летчик изменился в лице — на бледных щеках заиграли желваки. Прищуренными глазами он впился в багровые рожи, которые, ухмыляясь, маячили над столом. Видимо, он был человек не робкого десятка.
Его спутница схватила его за рукав и прошептала еле слышно:
— Не надо, Леша! Давай лучше уйдем отсюда!
Я тебя очень прошу!
Петр Алексеевич сам не заметил, как остановился. Он смотрел на разворачивающуюся сцену с болезненным любопытством и ужасом.
— Смелые, подонки, когда стаей, да? — задыхаясь от ненависти, сказал лейтенант. — Да я вас по одному…
— Ты, летун, фильтруй базар! — сурово сказал седоватый. — Ты кого тут подонками назвал? Тут приличные люди отдыхают…
— Да порвать ему пасть, козлу! — рявкнул кто-то на дальнем конце стола.
«Крутые» зашумели, задвигались. Зазвенела опрокидываемая посуда. Подруга старлея потянула его за собой к выходу.
— Леша! Немедленно уведи меня отсюда, слышишь?! — она уже по-настоящему сердилась.
Летчик крепко сжал ее локоть и, хищно раздувая ноздри, повел к дверям. Вслед им полетел отборный мат, а, едва они вышли, кто-то швырнул бутылку.
Вдребезги разлетелось стекло в двери. Чижову показалось, что снаружи донесся крик боли. В этот же момент к гуляющим подскочили два взволнованных официанта и принялись что-то объяснять могучему типу в белой тенниске, который, видимо, был тут за главного — кажется, это его назвали Лосем.
Развалясь на стуле, Лось вполуха слушал официантов, и с его сытого равнодушного лица не сходила презрительная усмешка.