Всю жизнь одно и то же – дети, работа, уборка, готовка, беготня за покупками, снова дети. А выходной лишь означает, что всего этого будет больше, а не меньше. Она постоянно ничего не успевает, как бы ни пыталась организовать свой день.
В те редкие дни, когда измученный ее постоянным нытьем муж брал домашние дела на себя, Эми все равно просыпалась спозаранку, потому что Ричард слишком шумел. Она застывала посреди кухни в истрепавшемся замызганном халате и оговаривала каждое движение мужа, бессознательно пилила его, потому что к этому времени их брак держался лишь на взаимных обидах. Глядя, как Ричард режет ножом для масла слегка заплесневелую клубнику, Эми знала, как он мысленно переводит ее комментарии.
– Тебе обязательно это делать именно так? (Ну что за идиот.)
– На каком масле ты жарил? (Ни черта не соображаешь.)
– Робби еще нельзя есть орехи, Ричард. Господи. Он же подавится. (Ты ужасный отец.)
Завуалированные оскорбления накапливались, как грязное белье, и иногда она говорила то, что на самом деле думает, а слова просто скатывались с костлявых, усыпанных родинками плеч Ричарда, ведь он был бесхребетным, беспечным и бессловесным. Порой, когда он стоял, склонившись над своим телефоном, Эми была уверена, что он дожидается, пока сердечный приступ (он был слишком тощим), террористический акт (он редко летал), какой-нибудь несчастный случай (он ездил только на работу и обратно домой) положит конец его несчастьям. И ее. В последнее время Эми представляла, что у Ричарда интрижка на стороне. И вот она застает его в процессе – потного, распластавшегося в постели – и требует развода. Но она знала, что Ричард не станет изменять. Не такой он человек.
По пути на кухню Эми посмотрелась в зеркало. Она купила это дешевое зеркало в полный рост на распродаже, с купоном на двадцатипроцентную скидку. Теперь она стояла перед зеркалом, чувствуя себя жирным красным китом. Она всегда такой была или стала недавно? Деторождение, конечно, многого ее лишило, но она все равно не из тех женщин, кто съезжает с десяти до шести по десятибалльной шкале привлекательности. Она и в лучшие годы оценивала себя на четверку, а теперь болталась между двойкой и тройкой, так что разница не настолько разительная. Зато не приходится рыдать над растяжками и дряблой кожей или клочковатыми волосами, которые после душа становились похожими на мочалку.
Эми всегда считала удачей, что родилась не красавицей, потому как красота увядает, а предложить больше нечего, ты всего лишь пустая оболочка. Не настоящая. Этому ее научила мать, тоже не слишком привлекательная, именно это твердят себе (и своим дочерям) некрасивые люди. Все красивые люди, которых она знала, всю жизнь проводили в поисках несовершенства и осуждали других: массажировали тело, вздыхали над морщинами, отдавали все силы на то, чтобы стать крепче, моложе и меньше весить, а все равно превращались в толстых и дряблых стариков. Какая напрасная трата времени – думать о собственной внешности. Эми просто лениво было постоянно что-то выщипывать, мазать и шпаклевать.