Книга о Петербурге (Носов) - страница 24

На первую страницу
С какой-то чисто русскою тоской
рассказывал мне сторож заводской,
что поднимал свой пистолет дуэльный
Дантес в районе нынешней котельной.
И там на белый снег упал поэт,
где нынче расположен туалет.
Дуэль была за каменным забором?
За проходной, закрытой на запор?
Когда б я согласился с этим вздором,
то я бы снес и каменный забор!
Не важно, что там было в самом деле.
Чем вам не место пушкинской дуэли —
широкий луг и древний дуб над ним?
Что говорить! Что было — то уплыло.
И будет все не так, как это было.
А так, как сердцем этого хотим.

Да пусть хоть нотариально заверенным документом подтвердится авторство Крёкшина — с непременным его признанием, что все выдумал; да пусть хоть сама тень Крёкшина единовременно явится всем российским историкам и клятвенно подтвердит, что не восходит текст злополучной рукописи ни к каким историческим свидетельствам — мне-то какое горе до этого, когда я уже увидел мысленным взором и ворона отцовского, и того орла?

И будет все не так, как это было.
А так, как сердцем этого хотим.

И это по-петербургски. (Подумал я на трезвую голову.)

Любо прислушиваться к силе внутреннего сопротивления веским доводам «дворника заводского».

Но почему любо? Любо-то почему?

Задумался о природе внутреннего сопротивления. Не в нем ли сила того, что называют «петербургским мифом»? Не в том ли она внезапном упрямстве цепляться за что-то, увиденное по-своему — без «аргументов»? Говорили, «петербургский миф» иссяк, ушел еще с тем Петербургом. А куда ему деться, если мы сами живем в таком мифогенном пространстве?

Зайцы что? Я не о них. Ну этих зайцев! И все эти анекдоты, изобретаемые на ходу в помощь экскурсоводам. Потешный культ Василия, увековеченного на 7-й линии В. О., — нет, Василий Корчмин, сподвижник Петра, безусловно, достоин памяти, но отнюдь не как «герой легенды о возникновении названия „Васильевский остров“» (надпись на постаменте) — притом что название острова уже в XV веке было известно… Все эти части бронзовых тел, которые надо непременно потрогать, — пяточку на барельефе, палец у городской скульптуры, — дабы надежды сбылись… Да ну это все!.. Не о том.

Но бывает, внутри тебя щёлк! — внутри тебя тюк! — и вдруг будто сам что-то понял, почувствовал и поверил, что понял — и что чувствуешь верно. И этим знанием дорожишь. Потому что — твое.

И оно готово «сопротивляться».

Петербургский миф, он в нас — в каждом. Там, где каким-то боком это касается лично тебя. Даже если не отдаешь себе в этом отчета.

Перевернутый

Вниз головой

Смотреть на мир чужими глазами. Литературный ли это только прием или вообще свойство конкретных мозгов, не знаю, но мне это свойственно. Стал перебирать претендентов на особый взгляд (исторический персонаж, представитель фауны, памятник), и вспомнил я (речь ведь идет о Петровской эпохе) о барельефе на Петровских воротах — «Низвержение Симона волхва апостолом Петром».

Следующая страница