Герой сидел в креслице, о чем-то думал. Я осторожно кашлянул, напоминая о себе.
— Записывайте!
Он, видимо, на что-то уже решился. Затаив дыхание, я включил магнитофон:
«Поздней осенью 1932 года ленинградские чекисты переезжали из здания на Гороховой улице в Большой дом на Литейном. Помню, что после этого переезда Гороховую народ сразу стал называть улицей Свободы. В дни переезда над улицей летал черный снег — жгли документы и ненужные бумаги. Огромный дымный шлейф стелился чуть ли не до Литейного.
В связи с переездом в Красном зале выступал Сергей Миронович Киров. Он вообще был умелец выражаться красиво. Киров говорил, что ГНУ — это боевой отряд, на который опирается партия, это отряд, стоящий на защите интересов народа. «Мы, — говорил Киров, — ценим ГПУ и пополняем его ряды лучшими членами партии».
С центрального входа в здание входили только начальники и приезжие гости. Рядовой состав шел с боковых дверей. Услугами поликлиники ГПУ пользовались: Киров, второй секретарь обкома Чудов, председатель исполкома Кодацкий. Они все ходили через центральный парадный вход.
Рабочий день у нас начинался в разное время по-разному. До 1937 года начинали в 10 утра и работали до 5 вечера. Затем шли на встречу с агентурой.
В 1937 году тоже начинали в 10 утра и работали до 5–6 утра. Спали тут же — кто на диване, кто где. Иногда шли спать домой. Был страшный шалтай-болтай.
В 1939 году при Гоглидзе упорядочили это дело. Начинали в 10 утра и работали до 5 вечера. Затем шел законный перерыв до 8. И с 8 вечера работали, как тогда говорили, «до потери сознательности», то есть до 2–3 часов ночи.
Когда в 1937 году началась массовая операция, я долгое время не верил, что следователи занимаются рукоприкладством. Впервые слова — «а ты влепи ему!» — я услышал от Болотина.
Болотин — еврейчик, питух, пьяница, его жена — тоже. Дочка пошла по рукам. Семья распалась. А потом и он погорел — сел в тюрьму.
Так вот, когда я услышал эти слова от Болотина, мне это показалось диким. Но я вынужден был это воспринимать как действительность: Болотин-то — начальник. Тем более, что это было подтверждено ссылкой на Сталина: почему, мол, наших людей бьют за границей, а мы врагом не можем. Эту сталинскую фразу Болотин принес в отдел.
Болотин отличался умением составлять красивые документы. Я видел однажды, как от протокола, составленного следователем, остались рожки да ножки. Художник он был, этот Болотин.
Болотин дружил с Ржавским и Шапиро — это еврейская компания. А Мигберт, Ржавский, Левитт — это была группа «золотой молодежи». Тогда мы считали их профессионалами. В отделении Левитта работала Соня Гертнер. Еврейка. Среднего роста женщина. Несимпатичная, неприятная. Вряд ли она могла быть чьим-то предметом увлечения. Однако она была популярной среди чекистов: ее считали очень результативным следователем. Потом она была осуждена за зверские избиения арестованных…