«На нашего руководителя?» — удивился Гогита.
«Ну да, они же французские коммунисты…»
«Через десять лет?»
«Конечно! Предатель — всегда предатель!»
«А женщина тоже воевала с немцами?»
«А как же? Что, по-твоему, женщина не человек?!»
«А почему она пряталась в подполье?»
«Чтобы истребить фашистов и чтобы был мир и росли такие карапузы, как ты…»
Гогита почему-то думал, что среди собравшихся в комнате нет изменника.
«Он бы ни за что не пришел, — решил он, но тут же сообразил: — Если бы он не пришел, все бы поняли, что именно он предатель… Нет, он бы, конечно, пришел, вроде ни в чем не виноват».
— Эй, Гогита! — С высокой каменной стены, обвитой плющом, спускался Бондо, ногами он, как слепой, нащупывал опору, руками цеплялся за вьющиеся побеги. Наконец он спрыгнул на землю.
— Я тебе помогу, а ты меня после в кино проведи. Идет? — спросил он, отряхивая штаны.
— Я спешу! — махнул рукой Гогита и быстро пошел дальше.
Бондо — школьный товарищ Гогиты, он все фильмы смотрит здесь, в другие кинотеатры и не ходит. А зачем ему? Живет он тут же, рядом. Перелезет через стену, прильнет к ограде и смотрит себе — хоть до полуночи, если никто не прогонит.
Гогита вышел на людный проспект и повернул направо. Пестрая реклама кондитерской, казалось, заигрывала с мальчиком — гасла и зажигалась, словно подмигивала. К ней присоединились другие рекламы, и Гогита шел, облитый то красным, то зеленым, то оранжевым светом.
У входа в зимний кинотеатр Гогита остановился перед большой цветной афишей. На ней была изображена та самая женщина с длинными ресницами, которая через десять лет собрала всех членов подполья, чтобы найти предателя.
«А может, она сама и есть предательница?» — мелькнуло у Гогиты, и сердце у него радостно сжалось, — угадал!
Тонкий прозрачный воздух всколыхнулся, словно молоко, и откуда-то возникла коварная Эвтибида, которая погубила Спартака и его войско… За то, что он любил Валерию…
Гогита еще раз взглянул на женщину с длинными ресницами, и женщина тоже взглянула на Гогиту, но сразу отвела глаза в сторону.
«Виновата, — твердо решил Гогита, — она одна во всем виновата!..»
Через пять минут Гогита опять появился под афишей с двумя коробками под мышкой. Он крепко прижал их к ребрам и побежал, что было сил.
Фойе и круглые лестницы, поднимающиеся в амфитеатр, напомнили ему об отце. В прошлом году они были здесь на дневном сеансе. Отец сказал: «После «Чапаева» я здесь не был». «Чапаева» он видел давно, когда Гогиты еще не было на свете. У него был билет на ночной сеанс — на два часа ночи! Такое творилось! Последний сеанс кончался на рассвете…