— А вы? Что же вы? — не удержался я.
— Я далеко был. Закричал на негодяя, да он только взглянул в мою сторону и опять за свое принялся: понял, что пока я доберусь до него, он смыться успеет… Так и вышло, я подбежал, а он наутек, только на бегу все штаны подтягивал.
— Товарищи не заступились за Паату?
— Нет.
— Даже хозяин портфеля?
— Все растерялись. Никто не ожидал, что столько времени можно таить на сердце зло. Ребята впервые столкнулись с такой подлостью…
— А родители?
— Мать спустилась во двор, до ночи искала обидчика, плакала…
— Отец? То есть отчим?
— Крикнул сверху: так, мол, тебе и надо, не лезь, куда не просят. Бедный Паата долго потом с перевязанной головой ходил.
Я долго думал над рассказом старого истопника. Старался представить, какой след оставил этот случай в душе Пааты. Затаил ли он в сердце злобу на обидчика или вскоре забыл о нем. Уверенный в людской справедливости, возможно, он впервые столкнулся с низостью, мстительностью. Может, его детское воображение поразило вновь совершенное открытие, мысль о том, что этот парень, его ровесник, безобидно наблюдавший за игрой, был способен на преступление, мог убить человека. Какие выводы он сделал для себя из этого открытия? Стал осторожным, излишне предупредительным, взвешивал каждое свое слово, чтобы не навлечь на себя опасность? А ведь отсюда всего один шаг до того, чтобы закрыть на правду глаза, сложить оружие, когда понадобится выступить в защиту справедливости.
— Продолжайте, — вернулся я к делу.
— Да продолжать-то нечего. Все я вроде рассказал.
— Я слышал, что в последнее время отчим часто наказывал Паату, запирал его дома…
— Чего не знаю, того не знаю. И врать не буду. Одно только скажу — давно я его во дворе не видел.
— Говорят, будто он сам выбросился…
— Это ложь. — Старик не дал мне договорить.
— Почему?
— Потому что этого не может быть. — В его голосе звучала такая уверенность, что я удивился.
— А все-таки почему?
— Хотя бы потому, что была ночь.
— При чем здесь ночь?
— А при том… Было еще темно, когда я проснулся.
— Не понимаю…
— Господи! Да я же объясняю, было темно, и земли бы сверху он не увидел.
— Простите…
— Кто на такое дело решается, непременно должен сначала увидеть, куда прыгает, иначе ни за что не прыгнет.
— А вы почем знаете? — не уступал я, хотя и чувствовал, что старик близок к истине.
— Знаю. Так уж человек устроен.
— Скажите, раз знаете. Для следствия это весьма существенно. — Я нарочно заговорил официальным тоном.
Но он молчал, и я подумал: может, он сам когда-нибудь пытался… Кто знает… Слова его так походили на правду, но! В лучшем случае — это находка для красноречивого адвоката. Следователю же здесь не за что уцепиться.