— Эту страницу придется набрать заново! — проговорил редактор.
— Что-нибудь новое? — без всякого выражения, как затверженный урок, спросил секретарь, упираясь обеими ладонями в стол.
— Да… материал о Хиросиме, пятнадцатая годовщина…
Секретарь, как видно, растерялся, не совсем уяснив себе связь между словами «Хиросима» и «годовщина».
— А-а… взрыв атомной бомбы, — понял он наконец. — Какой объем?
— Подвал.
Секретарь взглянул на последнюю страницу.
— Не поместится!
— Надо поместить.
— Если не сократить — не пойдет. Или перенесем на завтра «Постановление».
— Да что ты! Пожарники нас заедят!
— Тогда будем сокращать.
— Ну, бог с тобой, сокращай, — вздохнул редактор, — только сначала надо послать в типографию, пусть наберут.
— Ясно, — сказал секретарь, протягивая руку за текстом.
— Я сам пришлю. — Редактор прикрыл рукопись рукой.
Секретарь вышел, редактор искоса взглянул на желтое кресло.
— Вам придется немного подождать!
Молодой человек улыбнулся и в знак согласия кивнул головой.
Редактор придвинул ближе отпечатанный на машинке текст и принялся читать. Ему вспоминались брошюры об атомной бомбе и Хиросиме, прочитанные в разное время. Автор статьи щедро использовал существующую до него литературу, но внес и свою долю — писал гневно и страстно. И у редактора снова и снова вставал перед глазами город, исчезнувший, как одуванчик под ветром, берег из асфальта и бетона, и на стене — испарившийся, ставший бесплотной тенью силуэт человека, и памятник 11-летней девчушке на площади сегодняшней Хиросимы.
В статье для редактора не было ничего нового — кроме одного: он никогда не слыхал, что член экипажа, который сбросил атомную бомбу на сто тысяч мирных жителей, Роберт Льюис, постригся в монахи, чтобы искупить свой грех.
Редактор насмешливо подумал: «Гм, замолить грехи… Какой же бог должен быть у такого грешника!»
Он погрузился в эти мысли, прикрыв глаза ладонями. Откуда-то из бездонной тьмы всплыли пестрые точки и за каждой точкой — своя мысль. Мысли появлялись и гасли, как искры. Потом все исчезло, очистилось, и только одна картина всплыла в сознании и застыла. Картина эта была так горяча, что к ней нельзя было прикоснуться… В центре возвышалась голая гора желто-белого цвета, на вершине ее стоял монастырь, и к нему по раскаленной желто-белой тропе шел согнутый в три погибели монах… Он был в золотой рясе, заляпанной мутными красными пятнами…
«Где ему взять такого бога!..» — опять подумал редактор.
Его отвлек неприятный скрежет спички о коробок. Он вздрогнул и не увидел, а почувствовал, как взвилось над головкой пламя, самое маленькое в мире пламя.