Заскрипел гравий под подошвами, Леви остановился. Карпы чавкали у поверхности воды, ощипывая побеги водорослей. Русский посапывал.
Шимон Леви потряс его за плечо.
Я открыл глаза и поднял голову, слепо моргая.
Леви спросил:
– Меня дожидаешься?
– Черт, простите. Я приду завтра.
– Подвезти тебя?
– А можете? – я еще не пришел в себя.
Леви помахал рукой, поторапливая.
– Куда едем? – спросил Леви в машине.
– Рамат Рахель.
Мы попетляли по ярусам иерусалимских улиц и двинулись по краю заросшей садами Немецкой колонии. Район состоял сплошь из двухэтажных домов, сложенных из блоков известняка. Такую нехитрую добротную архитектуру можно увидеть в Саксонии и в некоторых городах бывшего СССР, которые отстраивались после войны военнопленными немцами.
У Пузырька я вышел, обогнул капот и теперь смотрел перед собой, склонив голову:
– Может, зайдете, осмотритесь?
Леви подумал и, поправив кобуру, потянул на себя ручку двери. Неподалеку на тротуаре у калитки, обклеенной афишками, стояла девушка в вечернем платье. Она держала бокал с вином, курила и орала на кого-то по телефону.
Я зашагал к дому, провел Леви через калитку, прыгнул на открытую веранду, которой был обнесен фасад перед лужайкой с клумбой и зарослями вдоль забора. Распахнул дверь.
– Милости прошу, не церемоньтесь, а я за пивом метнусь, – сказал я и рванулся к калитке.
После того как я провел неделю в пустыне, пытаясь пройти по восстановленным маршрутам отца, я был в отчаянии, поэтому и явился к Леви. До меня искали спасатели, искали военные, но всё это были попытки найти иголку в стоге сена: пустыню отец знал не хуже бедуинов, и ему ничего не стоило забраться в одну из тысяч скальных пещер, которыми испещрены обрывистые склоны многочисленных ущелий, прорезанных зимними потоками через пустыню к Мертвому морю.
Леви не раз заезжал ко мне в пиллбокс, чтобы справиться, что полезного для следствия я узнал из отцовских бумаг. Особенно его интересовала деятельность отца на рынке древностей. Для меня это был темный лес, тем более никаких купчих, чеков, квитанций, ничего особенно ценного в доме не оставалось. В моем понимании самой ценной вещью был ковер – персидский, как отец утверждал.
За время службы солдатской Шимон Леви сменил четыре пиллбокса; может быть, из ностальгии он и зачастил ко мне. Пиллбокс нужен там, как-то сказал он, где требуется постоянно следить за местностью и при этом уберечься от обстрела. Первые пиллбоксы были слишком легкие и защищали только от прямых попаданий. Стоило снаряду войти в землю рядом, башня вышвыривалась вместе с грунтом из воронки, и солдаты в ней гибли. Мандатный английский «пузырек» скромнее, чем его современные многоярусные братья, похожие на поставленные на попа подводные лодки, уходящие столь же в землю, сколь и в небеса. Такие долговременные огневые точки во множестве разбросаны по палестинским территориям. Все дорожные узлы стали оснащаться башнями, после того как на перекрестке Тапуах машина с солдатами попала под перекрестный огонь.