Империя, которую мы потеряли. Книга 1 (Афанасьев) - страница 107

Вот несколько его мыслей:

— В случае практического воплощения в жизнь социалистической доктрины новое общество будет построено не на началах свободы и равенства — а на жестокой диктатуре, подавлении личности во имя государства. Важное место в новом обществе займут карательные органы, которые будут наблюдать за исполнением предписанных правил и сурово карать нарушителей. Тихомиров так же полагал вероятным развитие бюрократии, в которой наиболее видное место займут руководители и пропагандисты— идеологи, создающие обоснование действий власти. «Власть нового государства над личностью будет по необходимости огромна. Водворяется новый строй (если это случится) путем железной классовой диктатуры.

— Революционные учения есть реакция на либерализм, которому на экономической почве всегда соответствует бессовестное господство денег…»

— Русская революция, станет охранением, орудием строгого принуждения, дисциплиной, отчасти даже и рабством…

— Социализм есть феодализм будущего… в сущности, либерализм есть, несомненно, разрушение, а социализм может стать и созиданием.

— Торжество государственности… всегда неизбежно, и в конце концов, с какой бы теоретической анархии мы ни начали, а кончим всегда восстановлением государственности»

— Из письма А.С. Суворину: «Эти, что орут “долой” — первейшие монархисты в своей глупой башке, только не понимают этого. Не устроиться нам без царя».

Леонтьев во главе социалистического государства видел вождя, который сумеет восстановить утраченную дисциплину. Он считал, что будет создан «социалистический феодализм» с подчинением отдельных индивидуумов мелким и крупным организациям («общинам»), а самих «общин» государству. Предполагалась даже возможность «закрепощения» отдельных лиц в виде их «прикрепления» к различным учреждениям или же другим лицам, стоящим высоко по служебной лестнице…

Как мы видим, перед нами практически фотография первых сорока лет жизни СССР и сталинских практик тоталитаризма — причем это в основном писалось даже не в начале 20 века — а в конце века девятнадцатого, когда ничего не предвещало беды, и даже не было революции 1905 года. Ленин тогда учился праву в Казани. То есть, консерваторов можно назвать кем угодно, но только не глупцами. Наоборот, в своем пессимизме — они оказались провидцами.

Тогда почему, если они предвидели, почему не смогли предотвратили?

А хотели ли?

Среди консерваторов того поколения было ведь немало тех, кто в молодости увлекался левыми идеями. Но они их испугали, видимо, именно позитивным отношением к техническому прогрессу, даже всемерным подхлестыванием его. И вот они ударились в прямую противоположность — только не в консервативность, а в ретроградство.