Пока я накладываю еду себе на тарелку, Хая заводит непринужденный разговор. Мне хочется, чтобы она уже перешла к делу и избавила меня от тягостного ожидания. Зачем она все время так делает? Ну почему ей обязательно нужно вывернуть меня наизнанку и развести драму вместо того, чтобы просто оставить меня в покое? Похоже, она сознательно мучает меня и получает от этого удовольствие.
— Итак, — наконец произносит Хая, откладывая вилку и протягивая руку за стаканом с водой. — Звонила твоя мать.
Что ж, этого я не ожидала. Я беру стакан и осторожно отпиваю, чтобы заполнить неловкую паузу. Не буду демонстрировать ей свою реакцию, обойдется.
— Она хочет прийти на свадьбу.
Я пожимаю плечами:
— С чего она вдруг решила заявиться ко мне на свадьбу? Бессмыслица какая-то. Я столько лет ее не видела.
— Ну, она утверждает, что имеет на это право. Знаешь, она, наверное, думает, что сможет помешать тебе выйти замуж или что-то в этом роде. Та еще темная лошадка.
— Ну, если она придет на свадьбу, это будет катастрофа. Все будут разглядывать и обсуждать ее. Она опозорит меня, опозорит семью Эли. Она ведь выглядит как гойка!
Хая ставит стакан и поджимает губы.
— Проблема в том, что она все равно придет, хотим мы того или нет. Если мы согласимся, то, по крайней мере, сможем выставить ей свои условия. Я прослежу, чтобы она надела парик и длинную юбку, и все время буду возле нее, чтобы приглядывать за ее поведением. Если она выкинет что-нибудь, я заставлю ее уйти.
— Ну, видимо, выбора у меня нет. — Интересно, зачем Хая позвала меня сюда, если сама уже все решила. На мое мнение ей наплевать.
За неделю до свадьбы я в последний раз посещаю свою преподавательницу основ семейной жизни. Пришло время для того самого окутанного тьмой особого урока, о котором невесты шепчутся, но никогда не обсуждают в подробностях. Я напряжена и в то же время испытываю любопытство. Хочется узнать, что же такое она должна мне сообщить, о чем не могут рассказать мне родные. Я знаю, что речь о чем-то важном, чем-то пикантном, но в то же время постыдном, настолько секретном, что только ей, женщине, которую община отрядила просвещать невест, можно говорить вслух.
Я нервно ерзаю на краю жесткого стула и разглядываю ее обшарпанную кухню в поисках ключей — к этой загадке и к ней самой, — какого-то намека, который, возможно, укажет, почему она, именно она была выбрана, чтобы развеять мрак над этим тайным знанием. Ее стол завален непонятными рисунками, которые похожи на инженерные, только не такие детализированные, но по-своему причудливые, с повторяющимися мотивами. На дворе середина августа, и в ее квартире нет кондиционера; мы экономно делим друг с другом густой, тяжелый, застарелый воздух. Скатерть у нее на столе жирная и в пятнах, и я стараюсь ее не касаться.