, нужно будет вернуться и проделать все заново». Мне этого не хочется, поэтому я тщательно проверяю, достаточно ли чиста, как положено по закону.
Закончив отмокать, я вылезаю из ванны с потемневшими и сморщившимися от воды пальцами, которые стали похожи на финики, заворачиваюсь в свой новый синий махровый халат и жму на кнопку «Готова» на панели. Голос миссис Мендловиц тут же с треском откликается в интеркоме, как будто она только и ждала, чтобы ответить. «Как ты быстро, мамеле!»
Я не отвечаю. Миг спустя она заходит ко мне, скользя в тапочках. Увидев, как я в своем халате элегантно сижу на краю унитаза, она раздраженно машет руками:
— Нет, нет, мамеле, я не могу проверить тебя в таком виде, в халате — о чем ты думала? Ты должна быть в ванной, это так не делается!
Мои щеки вспыхивают, и я снимаю ногу с ноги. Это бред какой-то. С чего бы мне быть в ванне? Моя преподавательница точно говорила, что проверять меня будут в одетом виде. Я пытаюсь что-нибудь сказать, но из глотки не выходит ни звука.
Лицо служительницы непреклонно, но ее жесты выдают едва заметный триумф, и она нетерпеливо загоняет меня в ванну со словами: «Некогда мне ждать, мамеле. Мне еще много девушек сегодня надо обслужить. Не бойся, деточка, разве тебе учительница для кале не рассказывала, что надо делать? Ты же все помнишь, так ведь?»
Она пытается подловить меня, убедить, что права она, что я просто забыла, но я готова поклясться, что помню. Я перебираю воспоминания в голове, потому что не верю, что могла позабыть нечто подобное, но в той квартире все время было жарко, и, возможно, в какой-то момент я задремала — не знаю. Это ужасное чувство, но я понимаю, что у меня нет иного выбора, кроме как повиноваться ей, так что я быстро выскальзываю из халата, и спустя мгновение я уже в воде — колени согнуты и плотно прижаты к груди. Я покрываюсь мурашками и вижу, как волоски встают на руках дыбом. Миссис Мендельсон присаживается возле ванны, и у нее на лице написано такое удовлетворение, что мне кажется, что она победила, что она жаждала этой победы, что в этом и заключается ее сила. Меня охватывают злость и бессилие, и я чувствую, что в глазах начинает пощипывать, но больше всего на свете мне хочется сохранить невозмутимый вид, чтобы показать ей, что мне все равно, что меня это не трогает, что я непробиваемая как броня и никому не удастся вогнать меня в стыд.
Свет здесь такой белый. Моя кожа выглядит голубоватой под жестким ярким освещением ванной, и в воде очертания тела искажаются — под ней пальцы кажутся толстыми, а над ней — непропорционально тонкими. Я зажата и напряжена, колени гудят под руками, руки туго обхватили колени, и с помощью этого мускульного усилия я сдерживаю себя от проявления эмоций, пока она проверяет, нет ли у меня в волосах перхоти, а на коже шелушения.