Эли, все еще одетый, открывает на кухне бутылку дешевого кошерного шампанского.
— Твое любимое. Хая мне сказала, — говорит он.
Я надеваю улыбку. Я вообще не люблю вино.
Пока он принимает душ, я иду в спальню с бокалом шампанского в руке и ставлю его на тумбочку у кровати. Свекровь уже разложила на одной из кроватей дешевые полотенца в несколько слоев, тут же и бутылочка лубриканта K-Y. Я надеваю длинную белую сорочку.
Я сажусь на кровать рядом с тумбочкой, открываю бутылочку K-Y и с любопытством выдавливаю каплю величиной с горошину себе на пальцы. Лубрикант неожиданно холодный и вязкий. Я осторожно ложусь на кровать так, чтобы бедра оказались на полотенцах, и, потянувшись вниз, с опаской смазываю себя прозрачным холодным гелем. Не хочу пачкать новое постельное белье. В комнате совсем темно, но, когда Эли открывает дверь ванной, слабый свет выплескивается в квартиру. Он заходит в спальню в полотенце, обернутом вокруг талии, и очертания его тела выглядят странно и незнакомо. Он неловко улыбается, затем взбирается на меня, как велел его учитель, и снимает полотенце. Мне почти ничего не видно. Я развожу колени, и он придвигается ближе, перенося вес на ладони. Я чувствую, как что-то твердое тычется мне в бедро с внутренней стороны. Кажется, оно больше, чем я ожидала. Он встревоженно смотрит на меня в темноте. Он тычется везде, видимо ожидая, что я как-то его направлю, но мне-то откуда знать, что делать? Для меня все это такая же загадка, как и для него.
В конце концов он, кажется, попадает в нужное место, и я приподнимаюсь ему навстречу и жду положенного проникновения и вложения. Ничего не происходит. Он все тычется и тычется, пыхтит от натуги, но ничто не расступается ему навстречу. И я даже не понимаю, что именно должно расступиться. Что тут вообще должно произойти?
Через некоторое время он сдается и, скатившись на бок, поворачивается спиной ко мне. Я лежу несколько мгновений, глядя в темный потолок, затем поворачиваюсь и мягко касаюсь его.
— Ты в порядке? — спрашиваю я.
— Да. Я просто очень устал, — бормочет он.
Вскоре я слышу его тихий храп. Я перебираюсь в другую кровать и долго лежу без сна, пытаясь понять, произошло оно или все-таки нет и какие в том и в другом случае могут быть последствия.
Утром я открываю глаза, и солнце слабо пробивается сквозь жалюзи, а кондиционер лениво гоняет влажный августовский воздух. Я приподнимаю оконную раму и высовываюсь на заполненную смогом улицу и смотрю, как грузовики и автобусы подпрыгивают на металлических заплатках, скрывающих рытвины и ямы на Уоллабаут-стрит. Подъемные двери склада через дорогу открыты, и работники снуют между загрузочными доками.