Неортодоксальная. Скандальное отречение от моих хасидских корней (Фельдман) - страница 151

Я любуюсь снимком, который распечатывает для нас медсестра, — крошечным младенческим кулачком возле ротика, большим пальчиком, который касается губ. Невозможно поверить, что нечто, настолько похожее на человека, растет в моем невинном животе.

У меня на животе появляются мелкие красные отметины. Они выглядят как маленькие прожилки. Это растяжки, но они не похожи на обычные вертикальные, которые расходятся по бокам. Мои выглядят так, словно внутри кожи лопнули сотни маленьких резинок.

Когда младенец потихоньку толкается, я ложусь на диван и задираю свитер, чтобы общаться с этими вырастающими на моем животе бугорками, нажимая на маленькие холмики, которые возникают то тут, то там. А еще гадаю, что именно — его локоток, пяточка или, может, крошечная голова давит на мой живот изнутри?

Иногда на меня находит, и я забираюсь в кровать и плачу, и, когда Эли спрашивает меня, что случилось, я говорю, что это из-за того, что соседи слишком громко играют на пианино и я не могу уснуть, или оттого, что у нас нет ванны и я скучаю по возможности поваляться в воде. Эли говорит, что брат рассказывал ему, что беременные часто плачут и что не стоит переживать, поскольку мне, судя по всему, далеко не так плохо, как его сестре Шпринце, которая все девять месяцев рыдала каждый день. Впрочем, не уверена, что он не выдумал это, просто чтобы поднять мне настроение.


Хасидам запрещено мастурбировать, постоянно твердит мне Эли. В соответствии с этим законом, объясняет он мне, я обязана ублажать его, чтобы в нем не копилось сексуальное напряжение. Отказывая ему, я вынуждаю его грешить и потому несу на себе бремя его неправедных деяний.

Когда Эли охватывает страсть — что в последнее время не редкость, — он ластится ко мне так же, как какая-нибудь собака, атакующая ножку мебели: настойчиво трется об мое тело, словно я деревяшка, в которую можно приятно потыкаться. Я не способна объяснить ему, почему во время этих его неуклюжих попыток напрягаюсь, словно тугая гитарная струна, ведь он просто не понимает, с чего бы мне отказывать ему в этом удовольствии. Но эти его наскоки страшат меня больше, чем реальные попытки проникновения; в моменты, когда я оцепенело съеживаюсь под его елозящим по мне телом, чувство собственного достоинства и самоуважение покидают меня.

Чем более заметной становится беременность, тем больше у меня отговорок от занятий сексом. Даже Эли боится навредить младенцу. У него есть дикая идея, что ребенок сможет увидеть его изнутри, и, хотя я знаю, что полный бред, я не рассказываю ему о том, что читала в книгах про беременность; напротив, я поддерживаю в нем эту мысль — ради желанной передышки.