При этом я знаю, что лучший способ добиться чего-то от Эли — это пойти у него на поводу. Секс немного смягчает его, делает более уступчивым, и мне больше нравится, когда он довольно улыбается мне после соития, чем когда сверлит меня презрительным взглядом при каждой моей осечке. Отказы делают его придирчивее.
Как только все заканчивается, Эли одевается и уходит. Всегда. Стоит ему утолить свое желание, он будто тут же забывает, зачем вообще забрался в постель, и выбегает из дома, словно опаздывает на важное собрание. Такой контраст между его ярыми притязаниями и молниеносным исчезновением обескураживает. Мне кажется, что от меня ему нужно лишь физическое удовлетворение, и, едва достигнув его, он тут же исчезает. Я ненавижу его за то, что чувствую себя униженной, но, когда я говорю ему об этом, он высмеивает меня. Не болтай глупости, говорит он. Что я должен делать, тусоваться с тобой? Раз мы закончили, значит, я могу пойти повидаться с друзьями в шуле. Или ты знаешь, чем мне лучше заняться? — спрашивает он. Пожалуйста, поведай. Если нет, то не вынуждай меня чувствовать себя виноватым всякий раз, когда я заношу ногу над порогом.
Честно говоря, мне и не хочется, чтобы он тут был. Больше всего мне не хочется видеть его в своей постели. Но я бы не возражала, если бы меня так откровенно не тыкали носом в мое место в этом доме. Хотела бы я быть недалекой и верить, что муж ценит меня не только за те примитивные удовольствия, которые приносит ему мое тело.
Когда мой срок близится к шести месяцам, в наш город приезжает реб[217] Хаим из Йерушалаима[218]. Он известный каббалист из Израиля и бывает в Штатах несколько раз в год, и в эти дни все лезут из кожи вон, чтобы добиться его аудиенции. В этом году Эли через друга добыл для меня запись к нему — поскольку я беременна. У меня нет особого желания встречаться с каббалистом, потому что я в целом скептически отношусь к мистицизму и уже некоторое время сомневаюсь, верю ли в Бога вообще. К тому же я всегда втайне побаивалась тех, кто говорит, что ведает все обо всех; не уверена, что мне хочется быть изведанной.
Под свитшотом мой живот кажется аккуратным небольшим шаром, и я охватываю его спрятанными в карманах руками, дожидаясь приема у ребе. Меня принимают в два часа ночи; жена ребе сидит в углу комнаты — чтобы мы не нарушили законы о половом разделении, оставшись в комнате вдвоем.
Реб Хаим просит меня написать дату моего рождения и несколько минут что-то высчитывает на листочке.
— Где ваши родители? — спрашивает он. — Почему они не с вами? Я вижу, что вы не сирота, однако их тут нет.