— Ай, ну ты точно не знаешь. В Торе сказано, что нужны двое свидетелей, чтобы осудить человека за убийство. Что тут сделаешь? Мальчика из мертвых все равно уже не вернешь. И ты лучше никому об этом не рассказывай, а то у Хаскеля будут проблемы из-за того, что он мне рассказал. Будь добра, не втягивай его в неприятности, ты не знаешь, на что способны эти люди.
— Да знаю я. Прекрасно я знаю, на что они способны.
Я умираю хочу кому-нибудь об этом рассказать. Я прикусываю язык за столом в шабат, потому что знаю, что Эли не простит меня, если я подниму эту тему, но на этой неделе ни у кого нет интересных новостей, и я неизбежно задумываюсь, не прикусил ли язык кто-нибудь еще.
Еще долго я буду хранить этот секрет у себя в сердце, но мне продолжают сниться кошмары о нем, вот только мальчик в этих снах — мой сын, и Эли стоит над его распростертым обескровленным телом, и злобное удовлетворение написано на его лице. В этом сне меня всегда парализует: конечности застывают, язык деревенеет. Я просыпаюсь посреди ночи и хватаюсь руками за живот, чтобы ощутить, как толкается ребенок. Со всем этим стрессом мне страшно повторить судьбу тети Хаи, которая была на девятом месяце, когда ее нерожденный ребенок внезапно умер. Я постоянно ищу в животе признаки жизни. Должно быть, мое тело кажется ему весьма неуютным местом. Я воображаю, что он всегда будет меня за это презирать.
Я безмолвно общаюсь с бултыхающимся у меня в животе. Я не хочу приводить тебя в мир, где принято замалчивать наихудшие преступления, говорю я ему. Не хочу, если не смогу тебя от этого защитить. Я не собираюсь молчать всегда, малыш, даю слово. Однажды я раскрою рот и больше никогда не замолкну.
Меня так раздувает, что даже беременные вещи на мне не сидят, за исключением одной блузки в розовых цветах. Мне нужна новая подходящая одежда, но покупать можно только скромные вещи в еврейских магазинах, и там дорого — а денег у нас нет.
Когда Эли сообщает мне это, я выхожу из себя, потому что если мы не можем позволить себе покупку беременной одежды, то на что будем покупать вещи для ребенка? И что насчет всех остальных расходов на его содержание?
Мне и двадцати еще нет. Зарплата за то, что я учу старшеклассниц элементарному английскому, едва покрывает траты на продукты. Эли трудится разнорабочим на складе, но нам не всегда хватает денег на оплату счетов. И каким же образом, спрашиваю я его, положение нашей семьи может улучшиться?
— Среди моих братьев нет предпринимателей или бизнесменов, — говорит Эли. — Фельдманы — трудяги и работают за зарплату; для другого мы не созданы. Я стараюсь как могу.