— Ох, — тихо произношу я. — И что теперь будет?
— Ну, — бодро говорит она, — мы мягко стимулируем роды, что не страшно, так как срок у вас приличный. Мы начнем с того, что прямо в шейку матки введем лекарство, которое поможет ей немного раскрыться, пока вы будете спать. Утром мы внутривенно введем вам питоцин[226], который запустит схватки. Когда они станут болезненными, вам можно будет сделать эпидуралку, так что не переживайте.
— Окей, — говорю я. — То есть завтра я рожу ребенка?
— Да, мэ-эм! — пропевает она, выдавливая голубой гель на мой напряженный живот, и я улавливаю легкий южный акцент. Поверить не могу, что завтра в это же время у меня будет настоящий младенец вместо беременного живота.
Врач уходит. Фрэн — так представляется моя медсестра — начинает вбивать мои данные в компьютер. Откинув темные волосы назад, она поворачивается ко мне.
— Сколько тебе лет, милая? — спрашивает она. — Ты так юно выглядишь!
— Мне девятнадцать.
— Вау! Я думала, тебе где-то двадцать, но ты даже младше. — Она делает паузу. — Ну и ладно, бодрое начало — это хорошо.
Я вяло улыбаюсь, потому что знаю, что она так не считает; она осуждает меня.
Двадцать четыре часа спустя доктор Патрик будит меня с широкой улыбкой на лице.
— Пора! — громко поет она.
Чернокожий медбрат придерживает одну мою ногу, потому что Эли больше не может прикасаться ко мне, и его руки выглядят шокирующе темными на фоне моей бледной кожи, что само по себе кажется вопиющим нарушением табу. Интересно, думаю я, чем же лучше, чтобы на мои самые интимные места смотрел чернокожий мужчина, а не мой муж. Однако сейчас я нечиста, и дело не во мне, а в том, чтобы не осквернить Эли.
Внезапно я ощущаю чудовищную тягу в животе, будто из меня высасывают все внутренности. Тяжелый груз выскальзывает из моей утробы за долю секунды, и весь живот опадает так быстро, что кажется, будто я шлепнулась с большой высоты. Это усилие выбивает из меня дух.
Доктор Патрик спрашивает, хочу ли я увидеть ребенка сразу или подождать, пока его обмоют.
— Нет, обмойте его сначала. Я пока не хочу его видеть.
Мимолетный взгляд на пищащее, скользкое розовое нечто вызывает у меня тошноту. Эли уже возле люльки, подглядывает из-за плеч врачей. Мне хочется запомнить это ощущение — как внутренности выскальзывают из меня, — но оно быстро угасает. Я в жизни не чувствовала ничего подобного. Еще долго я буду задаваться вопросом, был ли тот момент единственным за все пять лет моего брака, когда я ощущала себя по-настоящему живой. В сравнении с ним все остальные события стали казаться ложными и мутными, как галлюцинации. Думаю, что этот самый миг и пробудил меня от спячки и заставил снова бороться за счастье.