Джеймс представляется и просит нас обоих рассказать пару слов о себе. Мой единственный одногруппник — мужчина средних лет по имени Брайан, чернявый и темнокожий, с серьгой в ухе и тощими руками, которые болтаются в неимоверно пестрой футболке. Он что-то рассказывает о поездке с кем-то по имени Мик Джаггер и о шоу под названием MTV, но из его слов я понимаю только то, что ему нравится музыка и курить. Он периодически выбегает на улицу на пару затяжек, и я гадаю, что с ним такое, если он и часа не может высидеть без сигареты.
О себе я особенно не распространяюсь, упоминаю только, что я из хасидов, и Джеймс поворачивается и смотрит на меня с удивлением и интересом.
— Забавно, — говорит он. — Мой тесть — хасид. Не урожденный, но он решил стать хасидом, уже будучи взрослым.
— А какой он хасид? — спрашиваю я. Есть разные варианты, например венгры со штраймлами и русские с островерхими фетровыми шляпами и заметными челками.
— Кажется, он из любавичских. — Это русские.
— О, — говорю я. — Я из сатмарских. Они совсем другие, но это так просто не объяснишь.
Не могу понять, как кто-то может отказаться от жизни на свободе в пользу жизни, полной ограничений и лишений. Интересно, что Джеймс на самом деле думает о своем тесте.
Мы начинаем урок с чтения стихотворения Уильяма Вордсворта под названием «История для отцов, или Как можно воспитать привычку ко лжи». Джеймс читает его вслух, и в том, как он произносит слова, я слышу его благоговение перед ними, и благодаря этому тоже начинаю воспринимать их иначе — так, что каждое слово становится вселенной новых смыслов. Язык у Вордсворта цветистый, но рифмы четкие и емкие, каждая строфа насыщена содержанием, как маленькая игольница булавками. История об отце, который гуляет с сыном, кажется простой и довольно понятной, и я начинаю думать, что поэзия не так уж и сложна для восприятия. Джеймс спрашивает у нас, в чем загадка стихотворения, в котором Вордсворт рассказывает о мальчике, которому хочется жить «вблизи зеленых волн», а не в благодати «лесов и солнечных лугов», по той простой причине, что на побережье нет флюгеров-петухов. На что отец в стихотворении Вордсворта радостно заключает:
«Я стать мудрей бы не мечтал,
Когда, мой дорогой сынок,
Тому, что от тебя узнал,
Сам научить бы мог»
[234].
— Почему выбор мальчика и его пояснение так тронули отца? — спрашивает Джеймс. — Неужели флюгеры достаточно объясняют его предпочтения?
Поначалу я не понимаю, в чем здесь дело, но Джеймс говорит, что в стихотворении все что-то да значит. Здесь нет случайных деталей, как бывает в романах. Поэтому, если что-то привлекло ваше внимание, это неспроста. Это первый и важнейший урок в поэзии.