По дороге домой я размышляю, как удивительно, что первый же мой профессор в колледже столько знает о моем маленьком мире. Я ожидала полного неведения.
Ици тянет ко мне свои пухлые ручки, едва завидев меня в дверях садовской группы, и его личико светится радостью узнавания. От его восторга я чувствую себя переоцененной; мне непонятно, почему он души во мне не чает, но при этом впервые в жизни я ощущаю себя по-настоящему любимой. Он все время хохочет и всегда ждет, что я рассмеюсь вместе с ним; и я не могу сдержать улыбку. Зачастую я смотрю на него и удивляюсь, как же он вышел таким прелестным; это ведь явно не моя заслуга. Иногда мне кажется, что он был дан мне в качестве знака, что не так уж я безнадежна.
Несмотря на то что Ици просто чудо, меня по-прежнему ранит и тревожит то, что происходит между мной и Эли. Наш брак — бесконечные распри; один из нас всегда на что-то обижен. Ссоры разражаются без всякой на то причины и так же непредсказуемо выдыхаются.
По пятницам мы с Эли должны заниматься сексом. Все в эти дни занимаются сексом. В Талмуде сказано, что путешествующий торговец должен ложиться с женой раз в шесть месяцев, наемный рабочий — раз в три месяца, но изучающему Тору соития положены каждую пятницу. И поскольку хасиды изначально относят себя к ученым, мы следуем этому правилу. Мне не особенно это нравится, потому что после ужина в шабат я всегда чувствую себя объевшейся и уставшей. Но Эли все равно хочет секса, даже если всего пару минут назад мы были безразличны друг другу. Я не понимаю, как ему удается отделять физическую близость от общей тональности наших отношений.
В последнее время Эли критикует то, как я готовлю. Он считает, что я не уделяю достаточно внимания законам кашрута — еврейских правил питания. Иногда я по ошибке кладу мясной нож на стол для молочных продуктов, но я-то знаю, что это не нарушение закона, это просто не одобряется[235]. Нарушить закон — это положить мясной нож в горячее молочное блюдо, например в сливочный суп. В таком случае пришлось бы избавиться и от супа, и от ножа.
Я говорю Эли, что любой раввин велит ему ставить законы шалом байт[236] — мира в доме — превыше законов кашрута. Его критика провоцирует ссоры, а они, в свою очередь, портят весь праздничный ужин, на который я потратила столько сил, поскольку вместо того, чтобы нахваливать то, что я приготовила, — как и положено хорошему еврейскому мужу, — он отмечает только мои ошибки. Иногда после пятничного ужина я отказываюсь от секса, потому что существует закон о том, что муж не может заниматься сексом с женой, если они в ссоре; сначала он должен попросить прощения, а Эли не всегда готов извиняться.