С тем пор как три года назад я переехала в Эйрмонт, местная община разрослась. Раньше она ограничивалась несколькими хасидскими семьями, перебравшимися сюда из мест типа Вильямсбурга или Кирьяс-Йоэля, где их не устраивали слишком строгие и радикальные порядки. Это были молодые пары вроде нас: жены, которые носили длинные парики из натуральных волос и джинсовые юбки, мужья, которые пили пиво и курили марихуану за игрой в покер. Тот, кого в Вильямсбурге звали лодырем, в разномастной, привольной еврейской общине округа Роклэнд был просто еще одним отдалившимся от религии хасидом. Жизнь в Эйрмонте отличается от жизни в Вильямсбурге тем, что здесь можно преступать правила, покуда не распространяешься об этом. Ты можешь жить, как тебе нравится, если не привлекаешь к себе внимания. Я вожу машину, крашу ногти красным лаком, иногда выбираюсь в кино, но никого это не волнует, если живешь своей жизнью на собственном клочке земли и не суешь свой нос в чужую. И все равно этого мало. Эли считает, что у меня всегда найдется повод пожаловаться, какой бы степенью свободы я ни располагала. Он думает, что я не способна испытывать радость.
Проблема в том, что за каждым отринутым ограничением я нахожу еще одно. И никак не могу избавиться от повсеместных напоминаний о том, что существует то, чего мне никогда не доведется испытать. Для меня невыносима мысль, что придется прожить на этой планете всю жизнь и не испробовать все то, о чем я мечтаю, просто потому, что это запрещено. Думаю, мне всегда будет не хватать свободы — пока она не станет всеобъемлющей. Сомневаюсь, что смогу быть счастлива, если не стану по-настоящему независимой.
В шабат я сажаю Ици в коляску и иду к синагоге, чтобы встретить Эли после молитв, и, когда мужчины высыпают из входной двери, они беззастенчиво пялятся на меня, на мое обтягивающее черное платье, на мои черные туфли на высоких каблуках. Когда наряжаешься, все на тебя смотрят. Здесь хасиды не смотрят в пол, когда мимо проходит женщина. Но от этого не легче, потому что вместо этого они отпускают непристойные замечания и сальные шуточки. Такова степень их просветления.
Моя соседка Хави, которая живет в десяти минутах от нас, укладывает мои парики. Я только что купила у нее свой первый длинный парик, сделанный из натуральных волос, которые никогда не подвергались химической окраске, и он ниспадает мягкими волнами мне на плечи. Но как бы тщательно она его ни выстригала и как бы старательно ни укладывала вокруг моего лица, я все равно вижу неестественную границу волос и сомневаюсь, что кто-то может принять ее за мою настоящую шевелюру.