Я уверена, что, будь у меня нос как у Полли, моя жизнь сложилась бы иначе. Все всегда в итоге упирается в нос. Баби говорит, что именно так Гитлер отличал евреев от прочих. Меня бы он точно без труда отличил. Свой удел в жизни я связываю со своим носом. Жизнь Полли соответствует ее носу, так что что-то в этом есть. Если у тебя остренький носик, тебя ждет хорошая жизнь.
В январе Полли приглашает меня к себе на Манхэттен, и мы идем в ресторан. Она обожает еду; она была поваром до того, как они с мужем открыли шоколадную фабрику. Я думаю про себя: «Буду есть все, кроме рыбы и мяса, пусть даже и некошерную еду». Когда мы приходим на место, потолок в ресторане оказывается очень высоким, потому что люди здесь длинноногие и носы их смотрят вверх, и я очарована и слегка напугана тем, что меня окружает. Даже здешний официант, красивый до жути, ходит скользящей походкой, покачивая бедрами. «Гей», — беззвучно произносит Полли у него за спиной, и я понимающе киваю, удивляясь, каким образом она так легко его идентифицировала.
К нашему столику подходит менеджер и спрашивает, все ли в порядке, а Полли беззастенчиво с ним флиртует, поддразнивая его за странно уложенную прическу. Я сконфуженно отвожу глаза. Когда он уходит, Полли с озорным видом наклоняется ко мне:
— Он тебе глазки строил! Ты что, не заметила?
— Что не заметила? — ошарашенно спрашиваю я.
— Ой, ну ты привыкнешь со временем.
Строил мне глазки? С чего бы? Я бросаю взгляд на высокого смуглого мужчину у входа в ресторан. Мне он кажется заурядным, как и любой другой гой. С их чисто выбритыми лицами и короткими стрижками они выглядят как представители одной и той же чужеродной расы. Разумеется, такого мужчину никогда не заинтересовала бы такая, как я, — не с моим еврейским носом. Таким мужчинам нравятся женщины вроде Полли.
Нам приносят еду, и она восхитительно сервирована и выглядит страшно экзотично. Я все-таки нарушаю собственные правила: пробую мясную нарезку, которая похожа на пастрами из индейки, но позже Полли сообщает мне, что это прошутто — то есть свинина. Я с извинениями выбегаю в туалет, ожидая, что сейчас меня вырвет, потому что учителя говорили, что именно это случается с теми, кто ест мясо хазер[237].
В желудке все спокойно. В зеркале туалета я смотрю на свой парик и блузку с длинным рукавом, и отражение меня едва ли не изумляет, словно я ожидала увидеть на своем месте кого-то такого же гламурного, как и все прочие в ресторане. Упрятав поглубже чувство собственной ничтожности, которое начало было подниматься во мне при виде самой себя, я расстаюсь с предательским зеркалом и выхожу обратно в ресторан с очень прямой осанкой.