: похоже, что Рахиль решилась отрастить волосы как раз потому, что довела свое попустительство с париками до крайности. Утешиться малым трудно — это я понимаю, но решение этой проблемы, которое предлагает Зейде, не особенно применимо к среднестатистической женщине. Он бы предпочел, чтобы мы вообще отказались от заботы о внешности, но такому не бывать.
Волосы у Ройзы и Бейлы под одинаковыми бархатными ободками уложены крупными завитками, все еще пружинистыми после горячих бигуди, на которые их накрутила мать. Дочки Рахили плюс-минус мои ровесницы; сложив руки на коленки, они чинно восседают на краю дивана, затянутого в пластиковый чехол. Я с завистью любуюсь, как сочетаются их твидовые юбочки и джемперы из мягкого черного кашемира. Мне на праздники новых вещей не подарили. Я разглаживаю плиссировку своего бархатного платья с завышенной талией, которое мне досталось от одной из дочерей тети Фейги. Подол слегка махрится, отчего бордовый бархат кажется розовым по краям.
Бейла симпатичнее, потому что она блондинка. Говорят, что светлые волосы у нас в роду, но мне едва удается добиться от своих каштановых волос пары выгоревших на солнце прядей. Ройза более темной масти, зато у нее большие голубые глаза и сияющая белая кожа. У всех нас выдающиеся высокие скулы, как у Баби.
А я не похожа ни на ту ни на другую. Они как Вайсманы, родственники с отцовской стороны: коренастые, с бегающими глазками и улыбкой, больше похожей на ухмылку. Я же похожа на Баби. Я единственная, кто изрядно на нее похож. Почти у всех моих родных заметны дедовы гены, гены Мендловицев — крупный нос, синие глаза и рыжие волосы. А у меня глаза Баби: серые, с тяжелыми веками, увертливые; и ее волосы — не светлые и не темные, но густые и крепкие, как у нее на фото в паспорте; и ее улыбка — сдержанная, закрытая. Только у Баби и у меня проявились гены Фишеров.
Пока я помогаю Баби расстилать другую скатерть, в дверь стучат, и, не дожидаясь ответа, в дом заходит моя тетя Хави со своим крошечным сыном на руках. Ройза и Байла торопливо выхватывают у нее младенца, восторженно воркуя над спящим комочком, а Хави и Рахиль по-сестрински расцеловываются и удаляются с Баби на кухню посплетничать на венгерском.
Я смотрю, как девочки нянчатся с малышом. Его крохотное личико раздраженно морщится, когда они треплют его за щечки. Его зовут Шимон. Он мазинка[88] — поздний и единственный ребенок. К моменту его рождения Хави и Мордехай были женаты семнадцать лет. Все были счастливы, когда он появился на свет. Баби рыдала на церемонии обрезания. Нет проклятия страшнее, чем невозможность иметь детей, сказала мне Баби, когда мы возвращались домой, навестив Хави в роддоме. Так было с тетей Сарой — да покоится ее душа в мире, — которая умерла бездетной.