Мне нравится, какими тонкими и изящными выглядят мои лодыжки в новых колготках в сочетании с новыми лоферами — такими же, какие носят все девочки. Мне не верится, что я уже в старшей школе. Осталось всего три года учебы. Через четыре я уже смогу выйти замуж.
Похоже, что все преподаватели в старшей школе знают меня или слышали обо мне, хотя я их раньше не встречала. Они уделяют мне особенное внимание, потому что я живу без родителей.
Я — единственная девочка в классе, которая не живет со своими родителями. Единственная во всей параллели, за исключением Рейзы Рухи Гальперн, которая живет у тети, потому что ее родители умерли, когда она была мала. За глаза все зовут ее небех или рахмонес[137], и иногда я боюсь, что меня называют так же. Жалкая, убогая, ничтожество.
«Пожалуйста, не превращайте меня в объект для жалости», — прошу я учительницу, когда она подходит ко мне после урока с вопросом, не нужен ли мне кто-то, с кем можно поговорить. Моя инакость окружает меня словно венец. Тошно от этого.
Мои подруги повзрослели. Их старших сестер сватают одну за другой. Они знают, что отсутствие родителей означает, что мне будет труднее выйти замуж, и этим я от них отличаюсь. Это отличие — новая скользкая тема в компании, и всем от этого неуютно.
У Эсти Оберландер есть незамужняя сестра двадцати двух лет, шепчутся мои подружки. Она застряла в семье, дожидаясь, когда женится брат, и к тому времени, когда подошла ее очередь, ей уже стукнул двадцать один год — на три года больше, чем следовало бы. Даже если ты из такой же приличной семьи, как Оберландеры, и денег у тебя больше, чем ты можешь потратить, девушку в двадцать один год не так-то просто пристроить.
Меня пристроить тоже будет нелегко — с учетом препятствия в виде своевольных родителей. На улице я вынуждена проходить мимо отца и притворяться, что не узнаю его, даже если он сам энергично машет мне с противоположной стороны дороги и радостно шаркает своими тонкими ногами в мою сторону, одетый в криво натянутую на животе и заляпанную кофе рубашку. Моя мать открыто живет как гойка, и кто может гарантировать, что то же безумие не настигнет меня, как настигло ее? Только полным помешательством можно объяснить ее решение отречься от Бога и традиций своего народа.
Хорошо хоть у меня нет старших сестер, из-за которых я могла бы засидеться. Я знаю, что, как только мне исполнится шестнадцать лет, Зейде начнет подыскивать для меня пару и затягивать с этим не будет.
Если у тебя нет корней, то нет и наследия. Вся наша ценность определяется ценностью наших предков. Мы делаем себе имя ради своих детей. Кому нужна я такая, без имени?